Том четвертый. [Произведения] | страница 4

«Как надену я новый фрак с иголочки, да подтянусь хорошенечко снизу, да жилет с золотыми пуговицами, да галстух розовый, да подъеду этаким чертом: сударыня! желал бы я знать, свободно ли ваше сердце? — А ведь недурно будет!»

Иван Павлыч раскланялся перед зеркалом и сделал приятный жест правой рукой.

«Хорошо, что я воспитание порядочное получил! Кто что там ни говори, а воспитание важная вещь! Возьмем теперича хоть меня… я, могу сказать, обо всяком предмете разговаривать в состоянии; стало быть, каждому образованному человеку приятно иметь меня в своем доме… Ну, опять и манеры! манера должна быть у порядочного человека приятная, круглая; иной, может быть, и хороший человек, да сопит, или жует, или головой вертит — ну, и вон пошел! а у меня все это в порядке: жест самый благородный, улыбка ласковая…»

Иван Павлыч подошел к зеркалу и улыбнулся.

— Мишка! рубашки хорошие все взял?

— Все взял-с.

— Ну, то-то же!.. да бишь!.. гм… об чем бишь я еще хотел тебя спросить?

— Не могу знать-с.

— Вечно ты ничего не знаешь!.. да! не забыл ли ты еще чего?

— Все, кажется, взяли…

— То-то «кажется»! я ведь, брат, тебя в Кострому пешком сбегать заставлю, если забыл… чаю! и стели постель!

Через час в нумере уже тихо. Иван Павлыч видит во сне, что он сидит у полорецкого купца Кондратья Кирдяпникова и получает от него билеты Московской сохранной казны… «Уж вы сделайте ваше одолжение, Иван Павлыч, — говорит растроганная Афимья Семеновна, — не больно Аксюту-то забижайте!» — «Ну, Оксюха, — прибавляет от себя Кондратий Сидорыч, — смотри у меня, мужа слушайся, да не балуй!» Иван Павлыч, не без сердечного участия, замечает при этом, что у Кондратья Сидорыча лицо красное, глаза налитые, а шея короткая и толстая… «Может быть, от того-то и называется он Кондратьем Сидорычем!» — говорит он мысленно и… улыбается.

Мишка с своей стороны видит тоже сон. Ему снится, что он никак не может растопить печку: дрова, что ли, сырые или уж день такой задался… Он поминутно бегает на кухню за растопкой — и все тщетно! «Что за чудо!» — кричит он во сне тем тоскливо отчаянным голосом, каким обыкновенно кричат «караул!» люди, огорченные встречею, в глухом и безлюдном месте, с суровыми незнакомцами, изъявляющими желание лишить их жизни.

«Крутогорск. 29 мая 18 **.

Не сердись, душа Сыромятников, на мое молчание. Знаю и очень помню, что долг дружбы прежде всего, но молчанию моему были, как здесь говорят, законные причины. Во-первых, я только вчера довел свои дела до той точки, с которой могу уже смотреть на будущее глазами ясными и не отуманенными ложным блеском несбыточных надежд и т. д., а во-вторых, все это время я именно бегал как собака, ибо ты и сам, я думаю, знаешь, как грустно находиться в коже просителя.