Повернув голову, я увидел за своей спиной торчащее дуло автомата, застенчиво выглядывавшее из-под плотно утрамбованной соломы. И как же я мог его не заметить, когда садился в телегу? Ну, судя по всему, усталость. Однако вот что странно: учитывая мою патологическую трусость и невероятную осторожность, я почему-то, словно под гипнозом, совершенно спокойно и безбоязненно исполнил просьбу старика.
Получив из моих рук автомат Калашникова, Карп Тимофеевич привычным движением руки передернул затвор, положив затем нешуточную игрушечку рядом с собой.
– Скажу тебе, барин, честно: жаль мне их, горемычных. До сей поры маета у них от энтовой их революции. Покоя себе никак не найдут. Что белые, что красные, что зеленые – один черт. Все одинаковые. Сначала у них лозунги, потом «жрать давай», «скидавай сапоги», а потом все одно – плачут как дети. А белые… так те туды же. Как и красные, тоже просят ихнего вождя опять же закопать… Ну, тот, что с красными, значит, якшался. Слушай, видать большая сволочь был, что насолил и тем и этим. Ты хоть знаешь про кого они? А, барин?
– Да, догадываюсь, Карп Тимофеевич, – ответил я, не переставая бросать тревожные взгляды на холм, где, по словам Харона, с минуты на минуту должны были появиться красные с шашками наголо.
До чего же странно и сложно устроена наша гомосапиеновская психика. Главное, как я теперь понимаю, это подготовленность. Правильно и грамотно поданная источником информация. Когда на указанном Хароном холме появились с два десятка нестираных и нестриженых, злобных и голодных буденновцев, лично я не удивился ни на йоту. Да и моя обворожительная спутница, внимательно слушавшая наш разговор с Карпом Тимофеевичем, также не выказала на своем красивом лице ни тени удивления.
Злобные красные расположились цепью на холме и, как пророчески предсказывал Харон, гарцевали с вынутым из ножен колюще-режуще-рубящим оружием.
– Да здравствует мировая революция! – хрипло пискнул самый неприметный из буденновцев, с лицом серым и потускневшим не то от туберкулеза, не то по причине больной печени. Вероятно, командир. – Да здравствует интернационал! Смерть белым гадам! Гроб мировой буржуазии!
Выпалив, как показалось поначалу, все разом, командир замолчал, а Карп Тимофеевич, честь ему и хвала, остановив телегу, неторопливо взял в руки автомат.
– Жрать давай! Скидавай сапоги, сволочь! вытравим всю падаль из России! Будем вешать на столбах! – доносилось с холма с характерным покашливанием.
