Феликс Семенов Родионов – кадет восемнадцати лет, русский, православный, сирота на попечении корпуса, – отбывал наказание в карцере.
По распоряжению властей Хабаровский и Сибирский корпуса втиснули в особняк на Синза-роуд. Спали вповалку – даже на лестницах; под карцер выделили стенной шкап.
Егорыч, дежурный дядька, разрешил Феликсу открыть дверь – чтоб не в темноте сидеть.
– Эх, кадети, кадети, куды бы вас дети, – ворчал он, пришивая пуговицу к гимнастерке.
Феликс вертел в руках оторванный шпингалет и передергивал его как винтовочный затвор.
Его отправили в карцер за оскорбление дамы. Во время сидения на кораблях на борт поднялась супруга бывшего российского консула Гроссе – воздушная Элла Павловна.
– Вам лучше вернуться в Россию, – сказала она. – Мы уже телеграфировали советскому правительству, чтобы вас приняли назад.
Розовая, холеная, сроду не жравшая тухлой солонины и американских галет в намертво приставшей обертке, Гроссе всю войну просидела в Шанхае. Феликс нарушил строй и сказал непотребное: пусть она сама едет к большевикам, раз не понимает, что творится сейчас в России.
Элла Павловна оскорбилась, нажаловалась директору.
– Родионов, извинитесь, – потребовал тот.
Феликс посмотрел ему прямо в глаза:
– Нет.
На корабельной гауптвахте ютилась купчиха с детьми, и наказание перенесли на потом. Когда корпуса сошли на берег, Феликс сам явился к директору:
– Сажайте в карцер.
Директор распорядился, но на прощание сжал руку кадета:
– Молодец!
Феликс не помнил матери – она умерла, когда ему было два года. Говорили, что он очень похож на нее: смуглый, зеленоглазый, длинношеий. От отца ему достались горбатый нос и длинные кривые ноги.
Отец сгинул во время наступления 1915 года, и сироту определили в Иркутский кадетский корпус – во второй класс.
– Бить тебя будут, как бубен, – сказал дядька Егорыч.
Феликс испугался:
– За что?
– А так… Чтобы кадета из тебя сделать. Тут, голубчик, шпаков не любят.
Феликс помнил свой первый день в корпусе: гром барабанов, лавина мальчишек на лестнице. После занятий строем пошли в столовую. Хор ахнул молитву, зазвенела посуда.
В классе Феликс чувствовал себя зверьком, брошенным на съедение. Шея чесалась – то ли от несмытых после бритья волосков, то ли от настороженных взглядов.
