Я вставил пальцы левой руки в дверь и решительно надавил правой. Боль была такая, что я заорал и почти оглох от собственного крика. Мои пальцы распухли и побелели, и сразу же начали наливаться кровью. Но наваждение рассеялось. Теперь мне было не до гипноза. Я снова запер дверь стулом и прислонил пальцы к холодному металлу батареи. Иногда и зло бывает полезным, вот так.
Оно прератилось в копошащийся узел мелких змей и провалилось сквозь ячейки сетки. Змеи расползались во все стороны. Одна из них уже взобралась на стол и ползла ко мне, расталкивая боками карандаши при каждом извиве. Оно пугало меня, всего лишь пугало. Я не боялся этих змей - ведь ни при каких обстоятельствах оно не могло причинить мне вред. Это запрещала его мораль. Поэтому они, такие умники, и попадают в наши ловушки. Мораль - как факел в темноте: когда ты поднимаешь его, то слепнешь и не видишь того, что притаилось в ночи. При всем своем уме они не могут просчитать варианты нашего коварства. Потому они и незнакомы с коварством, обманом, предательством, лицемерием и глупостью - с теми простыми и удобными вещами, которые во все века убивали мудрых пророков и мессий. И кто знает - хорошо это или плохо.
ГОЛЫЙ МЛЕЧ
Арес имел три мозга: один для мысли, другой для власти над телом, третий для любви. Как и все боги, он имел тяжелую пасть, способную пережевывать стекло и гранит, чешуйчатую спину и толстый увесистый хвост. Вдоль его спины тремя рядами спускались костяные наросты, острые и прочные, как лезвия. Его кровь была холодна. Его когти разрывали землю при каждом шаге. Когда он чувствовал голод, ни одно земное существо не могло считать себя в безопасности. Как и все боги, он вылупился из яйца, согретого горячими песками смрадной пустыни Арибииволи.
Арес был огромен и силен. Проходя редколесьем, он ломал деревья грудью. Когда он делал шаг, земля вздрагивала; когда он пил, озеро мелело. Волны мускулов под его кожей ходили подобно морским волнам, а кожа его была прочнее толстого листа напряженной стали. И он был красив, подобно остальным богам. Земля никогда ещё не видела таких, да и никогда уже не увидит. Арес двигался так легко, что пластический танцор показался бы, в сравнении с ним, мешком мокрой глины. Линии его тела были столь гармоничны, что даже роскошная бабочка Пиритипитуа, присевшая ему на плечо, становилась образцом уродства. Арес был красив, как иногда бывают красивы облака. Он был красив, как большая мысль. Красив, как память о том, что не повторяется. Вдобавок к этому, Арес был мудр, как бывают мудры лишь боги.
