И, кое-как простясь, она вышла на воздух и волю Йоркских садов, навстречу большеглазому удивлению детворы.
Найдя телефонную будку, она через междугородную позвонила в «Герб Солеев». Ей ответил донельзя скучающий голос, она попросила позвать мистера Смайли. На линии воцарилось полное молчание. Засим с междугородной попросили бросить в автомат еще три с половиной шиллинга. Мисс Бримли резко возразила, что покамест за свои деньги ничего, кроме трехминутной тишины, не получила. Послышался особый звук — это цокнула языком телефонистка, — а затем, очень неожиданно, пришел голос Джорджа Смайли.
— Джордж, это Брим. Пластиковый плащ с капюшоном, резиновые галоши и какие-то перчатки кожаные, а на них вроде бы пятна крови. И на посылочной обертке тоже кое-где пятна как будто.
Пауза.
— Адрес на посылке от руки написан?
— Нет. У них печатные этикетки.
— Где теперь эта посылка? У вас?
— Нет. Я не велела приемщице ничего трогать. Так что часок-другой все пробудет в сохранности… Алло, Джордж!
— Да.
— Кто это сделал? Муж?
— Не знаю. Право, не знаю.
— Относительно этих вещей — мне что-то надо предпринять? Позвонить Бену Спэрроу?
— Не надо ничего. Я сейчас же увижусь с Ригби. До свидания, Брим. Спасибо, что позвонила.
Она повесила трубку. Как странно иногда начинает звучать его голос, подумала она. Точно он вдруг вышел из контакта. Отключился.
Она пошла на северо-запад, к набережной. Время близилось уже к одиннадцати — впервые за бог знает сколько лет она опаздывала на службу. Надо бы взять такси. Но, будучи привычек бережливых, она вместо этого села в автобус.
Эльса Бримли не признавала спешек и авралов; столь дисциплинированный ум нечасто встретишь даже у мужчин. Чем экстреннее дело, тем неколебимее было ее спокойствие. Джон Лэндсбери заметил как-то: «У вас, Брим, иммунитет к сенсациям и драме — редкостный дар презрения к спешному. Я знаю десяток-полтора людей, которые охотно бы платили вам пять тысяч фунтов в год за то лишь, чтобы вы втолковывали ежеднево им, что существенное редко бывает спешным. Спешное — значит, преходящее и, значит, несущественное».
Аккуратно бросив билет в ящик для мусора, она вышла из автобуса на улицу, на солнышко. Взгляд ее упал на щит, где расклеены были уже анонсы вечерних газет. Она не обратила бы внимания, но солнце ослепило и заставило опустить взгляд. И в глаза ей ударила жирная чернь непросохшей газетной краски — машинно расфасованная истерия Флит-стрит: «Карн — всю ночь поиски пропавшего ученика».
