31 июля, после взятия Кременчуга, в концентрационный лагерь было привезено 17 военных, захваченных на улицах Кременчуга. За что их взяли, ни один из них не знал. Им говорили: вы заложники, потому что вы враги советской власти. Четыре дня считались они подследственными, но никто их не допрашивал. 3 августа Угаров взглянул на них и распорядился:
- Этих в первую категорию. Каждый из них нам важен.
Он приказал, чтобы часовой не отходил от них. Эти люди десять дней непрестанно ждали расстрела. Но даже в эти страшные дни, как дети, радовались они каждой мелочи. Когда сестра приносила им маленькую порцию молочной каши на каждого - это была уже радость на полдня.
Неожиданно появилась комиссия Мануильского.48 Одному из кременчугских заложников удалось пробраться к нему с заявлением от всей группы. Мануильский их выслушал, обещал допросить. У приговоренных появилась надежда на более милосердный исход. На следующий день отношение к ним изменилось. Им было объявлено, что они будут отправлены в Москву для занятия высших командных должностей. 7 августа они были вывезены под строжайшим караулом, присланным из контрразведки 12-й армии. Сестра спросила:
- Куда вы их везете?
Караульный начальник ответил:
- Таких мерзавцев у нас еще целая партия.
Одна из сестер проводила их до вокзала. Офицеров усадили в теплушку и действительно куда-то повезли. Куда, где они, никто не знает.
Угаров ввел в Концентрационном лагере беспощадную каторжную систему. Всех заключенных заперли по камерам, где поместили народу втрое больше, чем камеры могли вместить. Это было летом. Стояла июльская жара. В камере было мучительно душно. Но даже в уборную разрешалось выходить не иначе, как с караульным. Заключенных было несколько сот человек, караульных несколько десятков. Им надоело, да они просто не успевали провожать арестованных. Без воздуха, в грязи, лишенные возможности удовлетворять самые необходимые физические потребности, заключенные стали биться в камерах, как звери в клетках. Три дня стон стоял в тюрьме.
К счастью, сменился караул. Пришли кубанцы, которые не пожелали исполнять приказа коменданта. Опять стали выпускать во двор, где, по крайней мере, грудь могла дышать. Но как только раздавался стук угаровского автомобиля, двор сразу пустел. Все разбегались по местам. Камеры запирались, водворялась мертвая тишина, точно все вымирало кругом. Никто не попадался ему на глаза, никто ни о чем его не просил. Он внушал панический страх не только заключенным, но и начальству.
