40 лет среди грабителей и убийц | страница 11
— Вызвать Иванова?
— Непременно!
Он тотчас написал приказ, чтобы к нему доставили из тюрьмы Иванова. Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.
— Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Что, сидеть еще не надоело?
Этот допрос происходил второго апреля, и, значит, Иванов сидел без малого три месяца.
Иванов передернул плечами:
— Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я знаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.
Келчевский покачал головой.
— Вряд ли! Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!
— Петров?! Ах, он… — воскликнул Иванов. — Что Петров, — продолжал Келчевский. — Ты сам говоришь то же…
— Я?
— Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?
— Брешут они. Ничего я такого не говорил.
— Позвать?
— Зовите. Я им в глаза наплюю.
— А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех — они не дураки. Все на тебя накляпят, благо, уже сидишь. Петров-то все рассказал…
Иванов стал горячиться.
— Что рассказал-то? Что?
— Сказал вот, что вещи продавали…
— Ну, продавали, а еще что?
— Что ты душил…
— А он? — закричал неистово Иванов.
— Про себя он ничего не говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, спокойно ответил Келчевский.
— Так он так говорит! — тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов. — Ну так я ж тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь я всю правду вам расскажу.
Келчевский кивнул и взял перо.
— Давно бы так, — сказал он. — Ну, говори! Иванов начал рассказывать, оживленно жестикулируя.
— Убивать действительно убил. Только не один, а вместях с этим подлецом, Петровым. Удушили извозчика, что в Царское ехал. Взяли у него все — и только, больше ничего не было.
— Какого извозчика? Где? Когда?
— Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было.
— Так! Ну а вещи куда дели? Лошадь, сани?
— Лошадь это мы, как есть двадцать восьмого декабря, в Царское с санями увезли. Сани продали Костьке Тасину, а лошадь — братьям Дубовицким. Там же, в Царском. Они извоз держат…
— Какая лошадь?
— Рыжая кобыла, на лбу белое пятно, и одно ухо висит.
— А сани?
— Извозчичьи. Новые сани, двадцать рублей дали. а за лошадь — двадцать пять.
— А полушубок, армяк?
— Это тоже у Тасина, а другой — у солдатки. Тот самый, на чем поймались. А остальную одежду, и торбу, сбрую — в сторожку на Лиговке.
— В какую сторожку?