Колька вышел из хаты; там ему показалось неуютно под жалеющим взглядом бога, с непривычки душно от аромата чабреца, разбросанного по доливке.
- Шо, в городе получше люди живут? - спросила баба Дуня, увидев его грустное лицо. - Гарнийше?
Колька неопределенно гмыкнул, мотнул головой, промолчал.
- Не горюй, сынок, - подбодрила старушка. - Главное ж не в том, как люди живут, а какие они сами! У иного всего вдоволь, а куска хлеба не выпросишь. А у нас так: в тесноте, да не в обиде - любого накормим, напоим и спать уложим. Чем богаты, тем и рады, нараспашку в миру живем.
Бабушка Дуня хлопотала в летней кухне. Согнувшись и будто уменьшившись ростом, она бегала то в хату к жене Гаврилы Охримовича, которая сидела там над больными детьми - мальчиком и девочкой, то к печке, где в огромном чугуне варились раки.
- Борщ у нас славный получится, ложка будет стоять, такой густой,говорила старушка, успевая на ходу ласково оглаживать мальчишек по головам и спинам. - Мои ж вы помощнички! Мои ж вы кормильцы!
Слова из нее сыпались беспрерывно и слушать ее не надоедало. Бабушка Дуня говорила не кому-то конкретно, а как бы сама с собой.
- Вон Мирон, атаман наш. Чего у него только в хате нет! И все хапает, все хапает, все ему мало. Морду разъел - во! Живот в штанах не помещается, а на сердце жалится, завсегда за грудь держится. Порок сердца, говорит. Какой-такой порок, шо за порок? У нас ни у кого, сколько помню, никогда такой болезни не было. Ни у диду Чуприны, ни у Охрима моего, ни у меня. Я до семидесяти года считала, а теперь бросила - надоело и никогда не знала, шоб у меня сердце болело. От жалости - да, чувствую его, а когда роблю, - никогда. Я думаю, шо оно у Мирона от безделья болит. А жил бы справедливо, не жадничал бы, не злился на весь мир, никакого у него б порока и не было. Злые люди завсегда чем-нибудь да болеют, их злость гложет. И умирают они завсегда в муках. Во как она, жизня, устроена. Как ты к ней, так и она к тебе. За всем бог следит!..
Мальчишки слушали, помогали ей-ломали сухой камыш, засовывали его в печку, а когда раки сварились, принялись их очищать от кожуры, бросали шейки в котел с квасом, куда накрошили сваренных вкрутую яиц, зелени и насыпали отваренной фасоли.
Бабушке ни в чем невозможно было отказать: такой веяло от нее добротой и лаской.
А когда все дела были сделаны и баба Дуня накормила их холодным борщом, напоила узваром - компотом из сухих груш, - они побежали к табору.
