- Что, тонет ваш корабль? - злорадно спросил Тушинский и глазками полыхнул.
- Наш общий корабль, Владислав Григорьевич, не тонет, а, так сказать, протекает. Ну да ничего, с вашей помощью мы его и подлатаем.
- Думаете, я стану ваши пробоины латать? - никто и никогда не говорил с партийным чиновником так резко. - Думаете, найдете таких дураков? Хватит. Баста. Вас и в капитаны-то уже не позовут. Советую списаться на берег.
- Не рвусь я в капитаны, - луговой даже рукавом по воздуху замотал, это пусть уж демократическое голосование решит, кого из вас, интеллигентов, поставить у руля.
- Именно голосование! - продолжал грозиться Тушинский. - Свободные выборы! Вот вы чего боитесь! Многопартийная система! Гражданские свободы! Открытое общество!
- Ведите нас, Владислав Григорьевич. Нет у меня сомнения в том, что в парламенте вы станете лидером. Я лично обеими руками «за», - и Луговой поднял единственную руку вверх и засмеялся, тряся пустым рукавом.
Он кривляется, думал Кузин, глядя на Лугового. Он привык быть начальником, а сегодня понимает, что его время прошло. Он еще опасен, но уже присматривает пути отступления. Суетится, не знает, куда податься. Да, он, может быть, инстинктивно, выразил суть происходящего: победила интеллигенция. Цивилизация взяла реванш у варварства.
- Значит, вся надежда на интеллигенцию? Полагаете, так? - сказал он вслух. - Ну что ж, я с вами согласен. Интеллигенция возглавит бархатную революцию, это только логично. Возродим дело авангарда, преступно забытое.
- Не правда ли? На вас - на вас, и на вас, и на вас - вся надежда.
- Первое, что требуется, - подал голос Савелий Бештау, - это рассказать о преступлениях власти! Поведать правду о первом авангарде - замученном и забытом! Требуется покаяние! - закончил он с неожиданной для буддиста напористостью.
- Это необходимо, - поддержал Кузин, - хотя бы для того, чтобы история не повторилась. Это, - сказал он, готовя фразу для будущей статьи, - возвращение долга, история обязана оплатить свой вексель.
- Да обманут, обманут они! - сказал Тушинский. - Какие векселя! Нет им веры!
- Помилуйте, господа, вас много, а я один. Как мне вам всем возразить? Вы правы, покаяние необходимо. Только чье? Посмотрите, логично ли у вас получается: вы упрекаете меня в том, что мы, партийные держиморды, запрятали в подвалы первый авангард. Ну хотите, я соглашусь - да, запрятали. Но мы право имели. Они и так из подвала вышли - из заводского цеха, из крестьянской избы. Это мы, партия, вывели их на свет, дали им ремесло и научили свободному труду. Они - революционные, партийные кадры, они - наши кадры, нам подотчетные. И я, как председатель собрания, предоставляю слово каждому в порядке ведения, в его очередь, руководствуясь общей пользой. Когда это было полезно, им давали говорить. Потом я стал давать слово другим - это ведь наше собрание, по нашим правилам и ведется. А что в это время делали вы? Вы участвовали в общем деле? Нет, не участвовали. Вы помогали стране? Нет, не помогали. Вы были озабочены жизнью пролетариата? Да ни в коем случае. Вас звали, упрашивали поучаствовать в общей жизни - а вы нос воротили. Вы были всем недовольны, вы, - Луговой опять посмеялся, - подрывали существующий строй, он вам несправедливым казался. А теперь, когда мы, партийные держиморды, согласились к вам прислушаться, вы хотите опять устраниться, отсидеться в кустах. Это - честно? Нет уж, господа, пришла пора вам высказываться.
