Профессор перебил с мягкой улыбкой:
— Дина Николаевна, вы увлекаетесь.
— Нисколько! Где оправдание этой потери самосознания? После восстания сипаев, после отвратительных зверств, достойных башибузуков, чем проявили себя ваши хвалёные индусы?.. Посылками с начинкой из динамита в редакции английских газет?
— Дина Николаевна! Вы плохой историк, настолько плохой, насколько пристрастный. Я и спорить с вами не буду.
— Да, потому что не можете.
Профессор весело рассмеялся.
— Николай Дмитриевич. Я перехожу на вашу сторону. Дождь оказывает на вашу дочь несомненное влияние. В самом деле, вы, очевидно, не подозреваете, Дина Николаевна, как далеки вы от истины в ваших обвинениях.
Девушка махнула разрезным ножом.
— Это голословно, сэр.
— Ничуть. Вы назвали рабом народ, создавший культуру, к завоеваниям которой только подходит современная наука. Вы назвали рабом народ, выливший своё мировоззрение в Риг-Веде, отголоски которой наука слышит на протяжении тысячелетий во всех углах земного шара. Дина Николаевна, вы же сами избрали специальностью историю, вы человек с высшим образованием.
— Что же из этого? Моё образование помогает мне лишь заметить, что вы переоцениваете роль Индии в истории человеческой культуры.
Учёный порывисто поднялся со своего места, сел снова, сказал, видимо сдерживаясь:
— Если бы я относился к вам иначе, я не продолжал бы такого разговора. Но я не хочу верить, что ваш ум так исчерпывающе удовлетворяет одобрённые министерством руководства истории. В России мы не раз встречались с вами в Публичной библиотеке. Помните? Помните, как вы часами сидели за крайним столом, у окна, ваше постоянное место? Я видел, вы получали из отделения классиков, — значит, вас не удовлетворяли руководства. Наконец, мне говорил о вас Дорн.
— Ах, Дорн… С тех пор как он обманул меня, оказался таким же, как все, я потеряла веру в историю. Бог с ними, с вашими ведами, памятниками, с Индией, с умершими культурами! Если я верю во что-нибудь, так только в жизнь и в живое дело. Папа, мой ультиматум: если вы не хотите ехать на родину, я уеду одна. Вы возьмёте меня с собой, Александр Николаевич?
— Охотно! — Профессор улыбнулся. — Но ведь я сам не знаю, когда попаду в Россию. Сейчас я еду в Нанси.
— Это безразлично. Франция — почти дома. Оттуда я доеду одна. Папа, слышите?
— Слышу, мой друг, слышу.
Хозяин покачался на каблуках, внезапно с лукавым видом прищурил глаз.
— Слышу. И слышу ещё кое-что. Слышу, что у подъезда стучит чей-то мотор, тот ли, который ты просила меня доставить на вокзал? Слышу даже, как шлёпает туфлями твоя дуэнья, очевидно, спешит с докладом… Впрочем, тебя это всё не касается. Ты отправляешься укладываться?
