— Благодарение Аллаху. Сахиб не укушен?
— Чёрт бы побрал вашу проклятую дыру! — отозвался англичанин, напрасно стараясь вернуть самообладание. — Сам служишь в полиции, старый идиот, и допускаешь такие шутки подле дома!
Магометанин спрятал в бороду улыбку, отвесил почтительный «селям».
— Да хранит сахиба Аллах. Пусть сахиб не тревожится. Эти ракшазы не трогают людей. От них только не надо убегать.
— Идиот! Я бежал не от них, а на них.
— Пусть сахиб не прогневается на ничтожнейшего из слуг. Раджент-Синг бедный агент, ещё не зачисленный в инспекторский штат. А на этих дьяволов смотрит сквозь пальцы старший инспектор. Они помогают ему прикарманивать деньги, отпущенные на чистку стоков и выгребных ям.
— Я и не слыхал, как ты подъехал, — сказал офицер, успокаиваясь.
Раджент-Синг хитро осклабился:
— Если сахиб беспокоит себя посещением ничтожнейшего из слуг, значит, сахиб не хочет, чтобы о поездке его появилась заметка в утренних газетах. Значит, и конь сахиба должен поменьше делать шуму.
Офицер наклонился к копытам коня, обёрнутым войлоком с кожей, подтянул подпруги, достал из бумажника новенькую кредитку и сказал коротко:
— Лошадь останется у меня до утра. Придёшь за ней к мосту за час до восхода. Не опаздывать.
— Да благословит сахиба Аллах. Быть может, сахиб замолвит словечко насчёт моего зачисления в штат. Года карабкаются на плечи, как гануманы на крышу, а нештатным не полагается пенсии.
— Хорошо. Будет случай — поговорю.
— Да благословит…
Офицер поправился в седле, тронул шпорой, и невзрачный туземный пони, задрав косматую голову, переступил обутыми ногами.
Саммерс, работая поводом, сдержанным шагом миновал перекрёсток, свернул по гребню стены — и прямо под ногами увидел сбегающие по крутому берегу крыши, перистые веники пальм и золотую широкую ленту, что полоскала в уснувшей Джумне луна. Шагом миновал старинные низкие ворота, поднялся в гору, спугивая на углах стаи своих недавних врагов. Проехал казармы, и патруль, ведший смену, с изумлением дал дорогу и отдал честь при виде одинокого офицера чужого полка на туземном коне в этой глухой части предместья.
Только когда позади остались башни элеваторов, когда разноцветные глазки железнодорожных сигналов, красно-слепой огнистой цепью, повернув под прямым углом, скрылись за пригорком и впереди мутно забелело давно заброшенное, Бог ведает кем и когда засыпанное шоссе, — Саммерс поднял пони в галоп, вытянул вдоль крупа стэком и через каждые десять минут напоминал ленивому животному о важности экспедиции жестокими уколами шпор.
