Десятки людей рассказывали мне о моих книгах, даже не догадываясь, что я их автор. Поверьте, они рассказывали мне о себе, а не о моих книгах.
— И все же насколько буквально нужно понимать Скрижали?
— То, что я написал в книгах — обычная вещь. Знание не предназначено к тому, чтобы его формулировать в конкретных словах. Вот например, есть Тора и есть ортодоксальные евреи, которые понимают ее буквально — по субботам не двигаются с места, носят шляпы в жару и бреют женщин. Но есть и каббалисты, которые говорят: «Понимать десять заповедей, данных Моисею, как приказы, — это ошибка. В этих заповедях зашифровано сообщение, не имеющее ничего общего с буквальным значением библейских строк. „Десять Заповедей“ — иносказательный термин, который обозначает Десять Сефирот и духовную энергию». Кто-то, вероятно, думает о моих книгах, как ортодоксальные евреи о скрижалях Моисея. Но те, кто способны смотреть поверх очевидного смысла, увидят в них что-то совсем иное, нечто значительно большее.
* * *
Из детских сказок мы узнали, что есть Добро, а есть — Зло. И еще мы узнали, что Добро борется со Злом. Борется и всегда побеждает. Когда мы были маленькими, мы переживали и боялись за Добро. А вдруг Зло все-таки одержит верх?.. Но потом мы привыкли к тому, что Добро всегда выигрывает. И мы потеряли интерес к этой борьбе. Нет «интриги», нет «экшена». Финал предрешен и известен. Скучно.
И я думаю, в ту самую минуту мы начали умирать. Мы вступили на дорогу смерти, когда нам подумалось; «Да нет, там все будет нормально. Можно не волноваться. Все само как-нибудь решится. Добро всегда выигрывает». Привычка верить в победу Добра — милая, хорошая привычка — сыграла с нами злую шутку. Мы внутренне дистанцировались, стали сдержанны и равнодушны. Мы дезертировали.
А что если залог сказочной победы Добра над Злом был именно в том нашем детском беспокойстве, в страхе за судьбу Добра? В той нашей детской вере, решимости, надежде? Что если Добро могло противостоять Злу только потому, что мы болели за него,
стояли на его стороне, сами боролись? Вы же помните, как это было.
Возможно, кому-то покажется это наивным, даже смешным, но я скажу то, что думаю. Во взрослом мире слишком мало добра, слишком. Все мы хорошо это знаем. Добро во взрослом мире — диковинка, странность, артефакт. Но не потому ли, что в какой-то момент нам стала безразлична эта борьба? Не потому ли, что мы стали к ней равнодушны? Не потому ли, что нам стало просто скучно?
