Между тем Иван шарился на кухне, собирая все, что могло послужить для них пищей.
— Олеська, иди исти, — позвал он.
Ту два раза просить не надо было.
— Вот, я сразу учуял дух борща! — Возбужденно говорил он, наблюдая, как его любимая ест. — Этот старик лается, а я чую — борщ в хате есть. А говорил еще, хавать у них нема. Зараза старая.
— Ты сам то поешь, — попросила Олеська.
— Я потом, главное — ты ешь. Вам двоим кушать надо.
Он и в самом деле поел после нее, потом начал собирать в наволочку все, что попадало на глаза: два оловянных подсвечника, алюминиевые вилки, пачку махорки, горбушку хлеба. Потом он начал кружить с лампой по комнате, выискивая в одежде убитых им людей деньги, ценности.
— Вот, есть теперь хоть немного грошей, — радостно сказал он, рассовывая по карманам ассигнации. — Одень вот этот кожушок, он теплее твой домины, — начал Иван переодевать свою подругу. — Та надо идтись отсюда.
А ту размаривало от тепла и сытости. Но Иван настоял на своем, и через полчаса, в четвертом часу ночи, они вышли из старого барака, и пошли, сами не зная куда. Луна скрылась за горизонтом, впереди была темнота, и только одинокая лампочка светила над какой-то дверью. Беженцы проходили мимо нее, когда дверь открылась, и из нее вышли двое, оба в синих, милицейских шинелях, при портупеях, в фуражках.
— Стой! — Скомандовал милиционер, идущий впереди. — Кто такие, что тут делаете, ночью?
— Мы, беженцы, от Гитлера ховаемся, мы с поезда… — запинаясь, сказал Иван.
— С поезда? Да поезда тут уже часа два как не останавливались.
— Мы спрыгнули с товарняка.
— Документы есть?
— Ести.
— Ну-ка, пошли на свет.
Их подвели к самому крыльцу, под свет лампочки. Иван полез во внутренний карман, но тут милиционер заговорил совсем о другом.
— Ну-ка, а это что у тебя?
— Узелок, — ответил Иван. — Тут скарб кой какой.
— То, что скарб, это я вижу. А вот это что такое?
Милиционер ткнул пальцем в пятно на наволочке.
— Это что-то похоже на кровь, — сказал второй милиционер.
— Да это у бабы моей прихода была, — нашелся Иван.
Милиционер засмеялся.
— У твоей бабы приход был месяцев девять назад, а тут кровь еще свежая.
— Порезался это я.
— То приход, то порезался. Крутишь ты что-то, брат.
В этот момент из темноты прорезались женские вопли, а через несколько секунд в круг света от лампочки вбежала одетая не по погоде женщина в халате, валенках и зимнем платке.
— Ой-ой! — закричала она с ходу. — Какой ужас! Там… там Вороновых вырезали, всех!
