Анаграмма "Avida Dollars" — мой талисман. Она принесла с собой приятный и монотонный поток долларов. Когда-нибудь я расскажу правду о том, как собирались плоды священных расстройств Данаи. Это будет глава моей новой книги, вероятно, шедевра, "Жизнь Сальвадора Дали как произведение искусства".
А сейчас я хочу рассказать анекдот. Как-то одним весьма удачным вечером, когда я возвращался в свою квартиру в нью-йоркском отеле, я услышал звон металла в своих ботинках после того, как заплатил таксисту. Сняв их, я обнаружил две пятидесятицентовые монеты. Гала, которая как раз не спала, окликнула меня из своей комнаты: "Дали, дорогой Мне только что приснилось, что дверь приоткрылась и ты вошел с какими-то людьми. Вы взвешивали золото.". Я перекрестился в темноте и нежно прошептал: "Так и есть". После чего заключил в объятия мое сокровище.
Дети никогда особенно не занимали меня, но еще меньше привлекали их рисунки и живопись. Ребенок-художник знает, что его картинка написана плохо. И ребенок-критик тоже знает, что тот знает, что картинка плоха. В таком случае для ребенка-критика, знающего, что тот знает, что он знает, что картинка написана плохо, остается только один выход: сказать, что она написана очень хорошо.
Благодарение Богу, в этот период моей жизни я спал и работал лучше и с большим удовлетворением, чем обычно. Так что я обязан вспомнить о нем, дабы избежать болезненных трещин, которые образуются по углам моего рта, неприятных физических ощущений от слюны, скапливающейся от удовлетворенности, вызванной этими двумя божественными наслаждениями — сном и занятиями живописью. Да, сон и живопись заставляют меня пускать слюни от удовольствия. Конечно же, быстрым или медленным движением тыльной стороны руки я могу смахнуть их после райских пробуждений или одной из моих не менее райских передышек во время работы, но я настолько бываю увлечен своим телесным и интеллектуальным экстазом, что не могу это сделать Отсюда возникает пока нерешенная моральная дилемма: либо пусть усугубляются трещины удовлетворенности, либо нужно вовремя вытереть слюну. До принятия решения я изобрел способ усыпления, способ, который, вероятно, когда-нибудь будет включен в антологию моих изобретений.
В основном люди, которые тревожно спят, принимают снотворные пилюли. Я поступаю иначе. Как раз в тот период жизни, когда мой сон достиг максимальной регулярности и вегетативного пароксизма, я с некоторой долей кокетства решил принять снотворную таблетку. Без преувеличения, я свалился замертво и проснулся совершенно обновленным, мой ум сверкал с новой энергией, не ослабевающей пока не созревали самые сложные мои идеи. Это произошло со мной утром, предшествующей ночью я принял пилюлю; дабы еще больше переполнить чашу моего тогдашнего равновесия. А что за пробуждение в половине двенадцатого на террасе, где я под солнцем и безоблачным небом пил свой кофе со сливками и медом
