— Спасибо господин! Но вы как всегда преувеличиваете! — багровея, ответил тот. Надо еще добавить к сказанному, Плаше был довольно-таки стеснительным человеком.
— Нет-нет, я говорю правду, мой скромный повар! Ты хорошо постарался! Да что я говорю? Ты всегда отменно готовишь! Я уже представляю ту вкуснятину, которую я съем на ужин!.. — подмигнув, потянулся старик. Плаше окончательно растроганный высшей похвалой, решил, что, во что бы то ни стало, обязательно порадует своего хозяина своим роскошным ужином, чтобы оправдать столь высокое мнение о себе.
— Ладно, пора приниматься за дела, — и с этими словами Белиэнар встал и, подпевая что-то себе под нос, вышел. А Плаше остался, и начал убираться на кухне, подпевая ту же песенку, что и хозяин.
— Погожий денек! — произнес он весело, после того как закрылась дверь за хозяином.
Старик, по обыкновению, закрылся в своей "священной лаборатории" — так называл Плаше рабочий кабинет старика, потому что Белиэнар, по своей чудаческой прихоти, не подпускал его в эту, всегда попахивающую, отнюдь не приятными фимиамами, комнату. А Плаше, после того как завершил дела на кухне, взял необходимые вещи, вышел на улицу и направился на городской рынок, чтобы прикупить кое-какие продукты, да и узнать новости. Как это и понятно, городской рынок являлся не только местом, где покупалось и продавалось все, что угодно, но и неким местом, где можно было услышать всякие слухи, начиная от мелких бабских сплетней до серьезных политических новостей.
Проталкиваясь сквозь снующую толпу на рынке, Плаше, как это всегда делал, подошел к своему давнишнему знакомому — торговцу посуды, Большому Тому — прозванному, так за свое огромное тучное телосложение. Плаше нравился этот человек. Тот хоть и был немного скуповат и внешне грубоват (на что, возможно, повлияло область его занятий), оставался человеком, который никогда не отказывался протянуть другу руку помощи, если на того свалится какая-нибудь беда. Да к тому же он отличался своим до чрезвычайности развязным языком и хорошей осведомленностью, что необычно ценилось хитроватым Плаше.
Толстяк, увидев подошедшего «лекаря», на весь рынок поприветствовал его, громким басом, отчего многие обернулись и, конечно же, Плаше узнали:
— Ба! Кого я вижу! Не уж-то это старый лекарь?! Здравствуй, здравствуй! Проходи, проходи, — радовался тот, приглашая пройти Плаше за прилавок, и сильно тряся его за обе руки. — Ты не представляешь, как же я рад тебя видеть! Знаешь, ты уже сто лет как у меня не был! Ведь этим заставлял твоего бедного друга проводить обеденные времена в несчастнейшем одиночестве! Не хорошо! Очень не хорошо! Поэтому мы с тобой сейчас славно пообедаем! И не каких "но"! — сказал он твердо, заметив, попытку Плаше что-то сказать и решительно протолкнул его вовнутрь лавки. — Эбри!.. Где ты там?.. Накрывай на стол! У нас господин Плаше, — крикнул он своей жене — маленькой кругленькой женщине, которая тут же выскочила из-за двери и, сделав глубокий поклон, снова исчезла выполнять поручение. — А ты Фол, иди за прилавок и займись делом! — сурово повелел он шестилетнему сыну, пришедшему посмотреть на гостя. — Ну, садись друг! — сказал он, указывая на большой деревянный стол, напрочь сняв с лица властное обличие. Плаше ничего не оставалось сделать, как покорно повиноваться, не смотря на то, что был абсолютно сыт. К тому же он и в правду давненько не появлялся у своего знакомого и отказ с его стороны был просто не возможен, ибо в ином случае мог действительно сильно его обидеть.
