— Кого имел в виду Меднис? — поинтересовался Дронго.
— Не знаю, — икнул Балодис, — извините, но я пойду в туалет. Извините.
Он пошел дальше. И неожиданно обернулся.
Взгляд у него был достаточно ясный. Вздохнув, он неожиданно твердо сказал:
— Жуткая история. Кто мог подумать, что убьют нашу Лилю? Между прочим, завтра вечером приезжает Зитманис. Ему разрешили вылететь в Севилью. Он организует доставку тела домой, в Ригу.
Балодис повернулся и уже более твердым шагом пошел по коридору.
Дронго вернулся в комнату, оделся, стараясь не разбудить Ингрид. На часах был уже второй час. Ингрид мирно спала. Он поцеловал ее, и вышел в коридор. Она поставила его обувь в шкаф. Он открыл шкаф и достал свои туфли. Посмотрел на ее туфельки. У этой девочки хороший вкус. Сегодняшняя обувь «Прадо» и вчерашняя от Гуччи производили хорошее впечатление. Он поправил обе пары и улыбнулся. Затем вышел из номера.
Вернувшись в свой номер, он переоделся. Заснуть все равно сегодня не удастся. Интересно, что именно знал Меднис. Нужно будет с ним поговорить. И конечно, все уточнить у Руты Юльевны. Кажется, разгадка убийства Лилии Омельченко уже близка.
Он надел тенниску, брюки. Сегодня синоптики обещали до тридцати восьми градусов в тени.
Будет достаточно жарко. И еще не закончилась магнитная буря.
Ровно в три часа утра вся группа была в холле отеля. У всех были заспанные, со следами усталости лица. Но все понимали, что сегодняшняя съемка чрезвычайно важна.
Автобус подали точно по графику. Во время движения к окраине города, где должны были состояться утренние съемки, на набережной, Дронго обратил внимание на небольшой памятник. Он поднялся и подошел к Гарсиа, клевавшему носом.
— Кому этот памятник, сеньор Гарсиа? — поинтересовался Дронго. — Мне кажется, это скрипач или музыкант.
— Да, — сразу проснулся Гарсиа, — это памятник великому Моцарту. В Севилье его очень любят.
— Вот такое региональное местничество, — обрадовался Дронго, — как это здорово. В этом прекрасном и солнечном городе любят композитора, который олицетворяет не просто человеческий гений, а вечную молодость и оптимизм.
К половине четвертого они прибыли на место. Всем подали горячий кофе, и через десять минут работа началась. Дронго смотрел на Ингрид, понимая, что ей особенно тяжело. Но она работала наравне со всеми. Подъехавшие на съемку французские фотографы были очень довольны.
Солнце, встававшее над Гвадалквивиром, заливало местность ярким светом, играя красками на разноцветных изразцах домов и вечнозеленых деревьях, на фоне которых проходили съемки. К восьми часам утра под аплодисменты присутствующих Гарсиа наконец объявил, что съемки закончены. Ингрид, услышав это сообщение, сразу растянулась на траве. Лена прислонилась к дереву. Один из французских фотографов кувырнулся через голову. Круминьш достал бутылку воды и вылил себе на голову, а Меднис, убрав камеру, начал упаковывать вещи.
