Протопопов (раздражённо): Если здесь говорят, что меня больше не уважают, то на это ответ может быть дан не в обществе, а лицом к лицу с пистолетом в руках. Что касается отношения ко мне общества, сужу о нём по моим большим приёмам. Туда приходят множество обездоленных и страдающих, и никто ещё не уходил без облегчения. Это общество меня ценит. За вашей поддержкой я пришёл, но её не нахожу. Что же делать – я пойду дальше один. Ведь меня ни разу даже не пригласили в блок. Я там ни разу не был. (Милюков: «Это ваша вина»). Я исполняю желания моего Государя: я всегда признавал себя монархистом. Вы хотите потрясений, перемены режима – но этого вы не добьётесь, тогда как я понемногу, кое-что могу сделать. (Стемпковский: «Теперь такое положение, что именно вредно сделать кое-что»). Это недолго – уйти. Но кому передать власть. Я вижу только одного твёрдого человека – это Трепов. Для меня моё положение может быть убийственно, но я буду делать, что могу. Отчего вы даже Хвостова встретили лучше, чем встречаете меня?
Милюков: Я извиняюсь перед товарищами за повышенный тон моего первого выступления. Может быть, это действительно был крик сердца, последний крик. Я должен признать, что у нас, Ал. Дм., установились, действительно, дружеские отношения во время нашей общей поездки, которые не давали основания думать, что Протопопов поступит так, как он поступил. Но теперь положение другое. Сердце теперь должно замолчать. Мы здесь не добрые знакомые, а лица с определённым общественным положением: А. Д. для меня теперь министр. А я – представитель определённой партии, привыкшей к политической ответственности. Я, собственно, не говорил, что то, что сообщит А. Д., завтра попадёт в печать, но если бы даже печать захотела сообщить об этом, ведь имеются циркуляры о том, чтобы ничего не писать о министре вн. дел.
Протопопов: Это меня не касается. Я об этом не знаю. Я, напротив, просил, чтобы не мешали говорить обо мне, что угодно. Общество 1914 года пользуется возмутительным правом шельмовать кого хочет и взвело на меня гнусное обвинение, несправедливость которого должна быть особенно ясна тем, кто со мной ездит. Однако «Речь» ни слова не обмолвилась в мою защиту. Но я простил её нападение на меня. Я выхлопотал освобождение «Речи» от предварительной цензуры. Говорил ли вам Иос. Вл., что благодаря мне «Речь» освобождена?
Милюков: Нет, этого он не говорил. (Протопопов: «Как не говорил?») Но я полагал, что нет надобности в особом ходатайстве министра, чтобы снять несправедливо наложенную кару. Извиняюсь за это отступление, но я должен пояснить товарищам, что «Речь» была наказана за нарушение циркуляра, который она не успела получить по вине ведомства, не имевшего в своём распоряжении автомобиля. (
