Мне там нравится. Это единственное заведение, где мне ни разу не загораживали вход. Ни разу и никогда.
Там нет никаких украшений. На замызганном зеркале — крест-накрест две клюшки для травяного хоккея. Над ними в общей раме три фотографии. На них Папа Римский, святой Патрик и Джон Ф. Кеннеди. ДФК — в центре. Ирландские святые.
Когда-то папа занимал почетное центральное место, но после Ватиканского совета его понизили в должности. Теперь он слева.
Опасное положение.
Не знаю, какой он папа по номеру, но выглядит, как они все. Весьма вероятно, что он вскоре снова займет положение в центре поля.
Шон, хозяин пивной, — он помнил Клиффа Ричарда, когда тот был молодым, — сказал:
— Клифф был английским Элвисом.
Надо же до такого додуматься.
Эта пивнушка была моим офисом. Я по утрам обычно сидел там и ждал, когда мир постучится и войдет. Шон приносил мне кофе. С каплей коньяка… чтобы убить горечь.
Иногда Шон казался таким хрупким, что я боялся, что у него не хватит сил сделать несколько шагов до моего столика.
Чашка качается на блюдце и гремит, как самые плохие новости.
Иногда я говорю ему:
— Возьми кружку.
Он пугается и отвечает:
— Не положено!
Однажды я поинтересовался, не трясется ли он в унисон с чашкой.
— Ты когда-нибудь уйдешь на пенсию?
— Ты когда-нибудь бросишь пить?
— Что ж, баш на баш.
Через несколько дней после Челтенгема я сидел за своим обычным столиком. Я выиграл несколько фунтов на бегах с препятствиями и не все еще промотал. Читал «Тайм-аут». Покупал газету почти каждую неделю. Путеводитель по Лондону, где рассказывается обо всем, что происходит в столице.
Мой план.
Да-да, у меня был план. Вряд ли бывает что-нибудь более опасное, чем алкаш с планом в голове. Вот какой план был у меня.
Я соберу все до последнего пенни, еще подзайму и двинусь в Лондон.
Сниму квартиру в Бейсуотере и буду ждать.
Вот так. Просто ждать.
Эта мечта помогла мне пережить много тяжелых понедельников.
Шон приблизился громыхая и спросил:
— Так ты собираешься ехать или нет?
— Скоро.
Он пробормотал что-то вроде благословения.
Я отпил глоток кофе, и он обжег мне нёбо.
Прекрасно.
Затем в действие вступил коньяк, согревший мне рот. Эти дивные минуты перед падением.
Застывший на мгновение рай.
Д. М. О'Нил в «Даффи умер» писал, что коньяк освобождает дыхание, а потом снова не дает дышать. Более того, приходится вставать все раньше и раньше, чтобы допиться до трезвости к открытию.
Попробуйте объяснить все это человеку, не страдающему такой привязанностью к выпивке.
