– Вы настаиваете на своем списке? Возможно, вы поторопились или ошиблись? Вы понимаете, что если я сейчас его приму и отпущу вас, то по всем этим кандидатурам мы будем очень плотно работать. И я не могу вам гарантировать, что они не узнают о том, кто именно включил их в этот печальный список.
– Понимаю, – сказал Тимур, – я все понимаю.
Большаков поднял лист бумаги.
– Генерал Попов, – прочел он первую фамилию, – ваш непосредственный куратор в Академии ФСБ. Мы знакомы с ним около пятнадцати лет. Он человек сложный, иногда слишком замкнутый, производит впечатление достаточно мрачного скептика, но он настоящий патриот своей страны. Я в этом убежден. Генерал Кучуашвили Давид Александрович. Мы знакомы больше двадцати лет. Он был ранен в Афганистане. Достаточно эмоциональный, вспыльчивый, нервный человек. Но настоящий профессионал. Я знаю, что у вас с ним не совсем сложились отношения, но он один из тех, кто вместе со мной создавал организацию.
– Неужели вы полагаете, что я мог включить туда людей из-за личной неприязни? – спросил Караев.
– Нет. Разумеется, нет. Иначе я бы не поручал вам этого дела. Третья фамилия в вашем списке – полковник Писаренко. Он наш главный шифровальщик. Если он «крот», тогда вся наша переписка под угрозой. И я должен немедленно отстранить его от работы. Прямо сегодня. И я даже не смогу ничего объяснить ему. Писаренко всю жизнь работал в Комитете государственной безопасности, считался одним из лучших специалистов. Вы наверняка не знаете, но мы знакомы уже больше тридцати лет. Вы понимаете меня, Караев? Больше тридцати лет. Неужели я мог не заметить в этом человеке червоточину? Неужели он мог так измениться на старости лет? Ему уже за шестьдесят. Я знаю его детей, внуков. Я даже крестный его внука. Тридцать лет, Тимур Аркадьевич. И я всегда считал Павлика Писаренко своим лучшим другом. Черт бы нас всех побрал. Он просто умрет от инфаркта, если узнает, что я разговариваю с вами на эту тему, обсуждая, может ли он быть предателем. У него больное сердце, Караев, и я всегда гордился, что у меня есть такой друг.
Караев молчал. Он понимал, что Большакову нужно просто выговориться. Кажется, у генерала заблестели глаза.
– И, наконец, подполковник Лучинский. – Генерал произносил каждую фамилию так, словно это было личное оскорбление, которое наносили именно ему. – Подполковник Лучинский Григорий Яковлевич, – повторил Большаков. – Вы его знаете?
– Нет. Лично не знаком.
