Пошлый, как лебедь | страница 58
Вся история западного сознания шла по дороге разума. Только на этом пути мы и смогли построить цивилизацию. Но чтобы жить в ней, одного ума мало. Нужна еще культура чувств, которая учит уважать и рафинировать их. Лишь закончив школу эмоций, мы сможем излечить несчастную голову профессора Доуэля, пришив ее обратно к телу.
Нью-Йорк
18.03.2009
Хворые
Американская медицина может сделать все, включая много лишнего. Лучше ее в мире нет, но и хуже — немного. Самая развитая и расточительная, она лечит и разоряет страну с одинаковым успехом
Сорок дней назад у меня умерла мама. И удалось ей это лишь потому, что мы, вооруженные специальным завещанием, сумели спасти ее от американской медицины, норовящей продлить умирающим мучения, сорвав с пациента последнюю рубашку. Не удивительно, что к здравоохранению США у меня накопилось претензий не меньше, чем у президента Обамы, который в разгар могучего экономического кризиса объявил приоритетом своего правительства медицинскую реформу. Для постороннего это звучит странно, для своего — запоздало.
Мои отношения с американской медициной начались с Сахарова. Я был молодым, пьющим, доверчивым и к врачу пришел, надеясь, что в Америке лечат даже похмелье. Слушаясь книг, прежде всего — Драйзера, я выбрал доктора с кабинетом на Пятой авеню, тем более что напротив стоял музей Метрополитен, удовлетворявший мою жажду иным манером. Как водится в Америке с советскими эмигрантами, медицинский опрос начался с политики. Выяснив, что я уже выбрал свободу, доктор заинтересовался Сахаровым. До диагноза дело не дошло, обошлись тестами. Об их результатах я так и не узнал ничего определенного, потому что в отведенное на визит время мы обсуждали здоровье, но не мое, а Сахарова.
Когда академик умер, доктор окончательно потерял ко мне интерес, и я перебрался к другому врачу — обидчивому. Узнав меня получше, он дал понять, что такого и лечить не стоит. В принципе, я был с ним согласен, вычитав у Эпиктета, что человек — это душонка, обремененная трупом, но и она нуждается в утешении. Ведь чаще всего — но до поры до времени! — мы ходим к врачу, чтобы он нам объяснил, почему мы в нем не нуждаемся. Этот к моим жалобам относился свысока, давая понять, что при таком образе жизни я лучшего не заслуживаю. О диагнозе, кстати сказать, речь опять не шла. Надо признать, что американская медицина любой ценой избегает определенности, ибо за нее легко угодить под суд в случае ошибки. Помня об этом, врачи всех лечат от одной и той же болезни, которая называется «инфекция» и может означать все, от чего умирают не сразу. Этим она напоминает мне ту химеру советского здравоохранения, что изображалась аббревиатурой ОРЗ, расшифровывалась — «бюллетень» и случалась после зарплаты.