"Ну и влип ты в историю, Виктор Емельяныч…" – с тоской думал следователь, тщательно осматривая место происшествия – изумленному дежурному по райотделу он сказал, что поскользнулся и, падая, ударился о скамейку. "Поскользнулся – упал, очнулся – гипс…" – с горькой иронией вспомнил "Бриллиантовую руку". В следующий раз нужно выбирать место, где падать…
Шутки шутками, но потеря "дипломата" с бумагами – пусть неофициальными, но далеко не безобидными и представляющими определенную ценность, попади они в руки интересующихся расследованием, – дело нешуточное. И в этом Калашников отдавал себе отчет со всей откровенностью.
Впрочем, нет худа без добра. Если некто заметит свою фамилию в списке, который он составил, то этот человек должен будет что-то предпринимать, чтобы отвести от себя подозрение. И, конечно же, его действия не останутся незамеченными. Но это только предположение. На самом деле все может выглядеть значительно сложнее и неприятней для хода расследования, если этот "некто" – человек с головой. А оно, видимо, так и есть, судя по последним событиям: в уме и хитрости ему не откажешь.
"Совсем запутался…" – Калашников устало опустился на злосчастную скамейку. Кроме увесистого узловатого сука, которым грабитель ударил его по голове, ничего достойного внимания не оказалось поблизости. Вызвать кинолога со служебно-розыскной собакой? Следователь посмотрел на тротуар возле скверика: поздно, город давно проснулся, все истоптано. Да и "поливалки" постарались еще до зари – дочиста отмыли асфальт.
Оставалось последнее – еще раз побеседовать с Юлией Хорунжей. Калашников не мог отделаться от мысли, что она была с ним не совсем откровенна…
– Ты? – удивилась Хорунжая, неторопливо запахивая халат на груди.
Без грима, с припухшими от сна веками и распущенными волосами она показалась ему совсем юной, такой, как в те годы…
– Что случилось?
– Извини за вторжение, – попытался улыбнуться Калашников, – но мне нужно еще кое-что выяснить.
– Это так срочно?
– Да, представь себе.
– Проходи, садись. Я сейчас… И уже из ванной:
– Что будешь пить: чай, кофе?
– Все равно.
– Значит, кофе…
Кофе пили молча. Хорунжая предложила бутерброд с ветчиной, но он отказался наотрез, несмотря на то, что здорово проголодался после своих злоключений. Чересчур домашний интим в его нынешних отношениях с Юлией не предвещал ничего хорошего. Может, это было предубеждение, навеянное не очень приятными воспоминаниями, видимо, под влиянием вчерашнего происшествия, а возможно, что-то другое, неосязаемое, неуловимое, которое таилось в углах квартиры с зашторенными окнами, в тенях от бра – чужое, непонятное, а оттого неприятное, вызывающее настороженность и нервозность.
