Итак, я все-таки решился и поехал.
Дело было летом. Электрички ходили редко, и я попал на место аккурат в обеденный перерыв. Что меня, впрочем, не очень расстроило. В ожидании я посидел в тени деревьев небольшого скверика и почитал местную газету. На первых страницах, очевидно, в преддверии каких-то выборов восхваляли одного кандидата и поносили другого. Ближе к концу я наткнулся на криминальную хронику. По-прежнему оставались не найдены две девочки-подростка, пропавшие недавно. Судачили о сектантах, оставляющих после себя таинственные знаки. Милицию упрекали в лености и поборах с торговцев вместо серьезной работы. О музее в газете не было ничего.
Отдохнув, я отправился в усадьбу. Странное чувство охватило меня: подумать только, ведь в каком-то альтернативном варианте истории все это могло быть моим! Хотя кто знает…
В музее меня встретил экскурсовод Миша, один из активистов того самого Исторического общества, по его словам. Был он с виду немного старше меня и носил длинные темные волосы, перехваченные лентой, — в стиле то ли древних славян, то ли хиппи. Одет он был тоже в черное; на металлической цепочке вокруг шеи блестел анк, египетский крест. По лицу историка блуждала улыбка слегка не от мира сего. Узнав, с кем имеет честь, он ужасно обрадовался.
Оказалось, что мой предок Платон Фомич Грачевский был в здешних краях личностью легендарной, подобно графу Брюсу в Москве. В свое время он был известен удивительными познаниями в естественных науках и смелыми экспериментами. Его демонстрации опытов в местном дворянском собрании вызывали настоящий фурор. Простой люд почитал его за колдуна. Говорили также, что в Европе он встречался с графом Калиостро и был принят в какие-то тайные общества. Достоверно же известно о его переписке с Российской Академией Наук и несколькими зарубежными университетами.
Увы, но в конце концов Платон Фомич, видимо, разочаровался в Просвещении, а возможно, тому были личные причины, оставшиеся тайной, но так или иначе, однажды он сжег свой архив и ушел в монастырь, где окончил жизнь в качестве инока Мефодия.
К счастью, с тех пор все же сохранилась часть библиотеки, чудом пережившая два века, три войны, советскую власть и демократию. Осталось также кое-что из оборудования старинных лабораторий.
Под стеклом лежали древние фолианты на французском, немецком, английском, латыни и греческом. Были даже рукописи на китайском и арабском. Странные рисунки убеждали, что Платон Фомич, видимо, имел также интерес к алхимии и оккультизму. Впрочем, в те времена сие было не удивительно.
