Барон откланялся и скрылся.
– А ведь тогда, в восемнадцатом веке, он в качестве графа принимал меня в своем замке,- сказал Психачев многозначительно.- Жаль, вас тогда не было.
Свистонов улыбнулся.
– Постойте,- сказал Психачев,- вспоминаю, вы были там. На вас был лазоревый камзол из какой-то 105 изумительной материи Помню, вы подарили мне кольцо с резным камнем.
– А вы мне это,- ответил Свистонов и вынул из кармана кольцо с сердцем, мечом и крестом.
– Совершенно верно,- воскликнул Психачев.- Как я вас не узнал.
– Позвольте мне вас называть графом. Вы ведь граф Феникс. Мы ведь теперь в Петербурге,- сказал Свистонов.
– Конечно, барон,- взял Психачев Свистонова под руку.- Выпить надо по этому поводу.
И они отвесили друг другу глубокий поклон Граф Феникс скрылся за портьерой. Буфет скрипнул, и появилась водочка.
– Оля, Оля! – закричал Психачев,- принеси скатерть. Андрей Николаевич оказался совсем не Андреем Николаевичем. Это он, мой друг. Помнишь, я о нем тебе рассказывал? – А! – ответила жена.
Психачев суетился. Серебряная перечница восемнадцатого века куда-то пропала.
– Поди в кооператив,- сказал он жене,- сегодня будем ужинать при свечах.
Психачев и Свистонов читали одни и те же книги.
Воспоминания обоих друзей совпадали. Свечи в старинных подсвечниках языками освещали стол со старинными приборами. Фрукты из кооператива ЛСПО горкой возвышались на серебряной тарелке. Пальчики винограда зеленели. Водочка была отставлена, и появилось красное вино. Граф Феникс вспоминал, как его принимала Екатерина II, и говорил, что он до сих пор сердится на свою жену. Хозяин шарлатанил, поэтому внезапно посмотрел на Свистонова – не шарлатанит ли и тот.
Но Свистонов был действительно обрадован. Он любил импровизированные вечера. Ему повезло в этот вечер.
– Скажите, граф,- спросил он, кладя, пальчики винограда в рот,- и почему вы воплотились в Психачева? Утром Психачев, так как гастролей давно уже не было, катал из изобретенной им массы бусы, соединял в ожерелья, раздумывал над серьгами и брошками.
Жена тем же занималась, тем же занималась и дочь.
Масса помещалась в жестяных банках из-под монпансье и чая. Красные, синие, белые, оранжевые, чер106 ные, зеленые комки лежали на столе. Жена отрывала зеленый комочек, превращала его трением одной ладони о другую в длинненькую колбаску. Дочь разрезала на равные кусочки эту колбаску, Психачев превращал кусочки в бусы. Так и тихого домика коснулась фордизация. Вечером Психачев нанизывал эти бусы на нитку и покрывал копаловым лаком, а дня через два-три продавал их своим знакомым и в Гостиный двор как последнюю новинку Парижа. Дочь за бусами скучала.
