— Добрый день! — громко приветствовал их Ратушинский.
На нем был темно-синий костюм, белая сорочка. Похоже, он примчался прямо с заседания. Дронго посмотрел на часы. Было около четырех часов дня.
Борис Алексеевич подошел к супруге и поцеловал ей руку. Затем поочередно пожал руки гостям, оглядывая по очереди всех присутствующих. Было видно, что он сильно нервничает. Очевидно, его состояние заметила и Майя Александровна.
— Принести что-нибудь выпить? — спросила она у супруга. — Ты сегодня какой-то запыхавшийся.
— Немного понервничал на работе, — натянуто улыбнулся Ратушинский.
— Я выпью квасу.
Когда хозяйка дома вышла из комнаты, он быстро обратился к Дронго:
— Вы успели ее расспросить?.
— Мы немного поговорили.
— Вы не спрашивали ее о Лисичкине? — уточнил Ратушинский значительно тише.
Вейдеманис нахмурился. Они с Дронго перетянулись. Обоим не понравился вопрос Бориса Алексеевича.
— Она знает, что документы опубликовал Лисичкин, — сказал Дронго.
— Не понимаю, что вас волнует.
— Она не знает, что мы пытались договориться, еще тише сообщил Ратушинский, оглядываясь на дверь.
— И я прошу вас никому не говорить об этом. Лисичкина уже нет, а вам я сказал об этом, чтобы вы поняли мое положение и согласились принять участие в расследовании.
— Поэтому вы так быстро приехали, — понял Дронго. — Вы ведь должны были быть здесь в пять часов.
— Да, — мрачно ответил Борис Алексеевич.
— Я вспомнил, что не успел предупредить вас об этом, поэтому бросил все дела и приехал сюда.
— Мне не нравится ваша забывчивость, — сказал Дронго. — Почему вы скрываете от своей супруги ваши переговоры с Лисичкиным?
— Вы же с ней уже говорили, — ответил Ратушинский.
— Неужели вы ничего не поняли? Она представить себе не может, как можно договариваться с непорядочным человеком. А погибшего журналиста она считала именно таким. Она бы не поняла, зачем мне нужно узнать имя вора.
— Странные у вас отношения с супругой, — вмешался Вейдеманис.
Он сказал эту фразу очень тихо, но Ратушинский его услышал и вздрогнул. Он всегда невольно вздрагивал, когда слышал свистящий шепот молчаливого напарника Дронго.
— Возможно, — повернулся он к Эдгару, но это мое личное дело, что следует рассказывать в семье, а о чем нельзя говорить. Или я ошибаюсь?
В этот момент в гостиную вошла Майя Александровна. Передав стакан мужу, она села на диван.
— Вы о чем-то говорили? — спросила она.
Ратушинский чуть не поперхнулся.
— Мы говорили об этих документах, — выдавил он, чуть нахмурившись.
