Услышав это, Кублашвили поежился. Ну и климат! Трудновато придется после благодатного Кавказа.
Но из штаба пограничных войск поступило распоряжение изменить маршрут следования. На Сахалин Кублашвили не попал. Его вместе с Витькой Судаковым и еще несколькими десятками новобранцев направили во Владивосток.
По дороге с вокзала в свою часть они на несколько минут остановились у высокой колонны с моделью трехмачтового парусника наверху. Бронзовый матрос высоко поднял руку, приветствуя всех, приехавших в этот край рыбаков, моряков и пограничников.
Прищурившись, рассматривал Кублашвили колонну. Чуть шевеля губами, внимательно прочитал сияющие золотом ленинские слова на постаменте: «Владивосток далеко, но ведь это город-то нашенский!».
На учебном пункте все было непривычно и ново. Армейская баня, неприхотливый обед, строгие команды командиров.
Впервые в жизни надел Кублашвили военное обмундирование, новенькую с синим околышем зеленую фуражку. У большого зеркала, стоявшего в коридоре казармы, вертелся Судаков. Кублашвили подошел к зеркалу и… не узнал себя. На него смотрел угловатый красноармеец. Гимнастерка топорщилась на спине. Сбились в кучу складки под ремнем…
Кублашвили смотрел на свое отражение и не нравился себе. Говорят, форма красит человека, но его она совсем не красила.
«Ну и неказистый, ну и несуразный вид! И почему вон у тех старослужащих обмундирование стираное-перестираное, выцветшее, а носят они его — смотреть любо-дорого! А я…»
Не успел Кублашвили отвернуться от зеркала — откуда ни возьмись сержант. Роста он был гвардейского. Лицо широкое, с тяжелым подбородком. Голос громоподобный. Как гаркнет «Р-равняйсь!» — будто дивизия перед ним выстроена на плацу, а не отделение.
Кублашвили расправил плечи, вытянулся в струнку. А Витька Судаков, растерявшись, сдернул с головы фуражку и выпалил:
— Здрасьте!
Против ожидания, сержант не разнес допустившего оплошность новичка, а мягко заметил:
— И как это вас угораздило фуражку снять? Забывайте про «гражданку», товарищ Судаков, и побыстрее перестраивайтесь. И кстати, портянку спрячьте, незачем ей из голенища выглядывать.
Кублашвили понимал, что не только его незадачливому товарищу, но и ему самому нужно перестраиваться на военный лад. Но не так-то это просто. Робость, неуверенность — чувства, столь естественные для новобранца, — не оставляли Кублашвили. Трудным вначале казался размеренный распорядок учебного пункта. Трудно было привыкнуть к воинским порядкам, дисциплине. Пришлось отвыкать от мысли «хочу», «не хочу». Осталось одно: «надо».
