И здесь граница | страница 37



— Нельзя трогай! Машина пудет шлехт! Пльохо пудет!

«Ну это уж ты, Боксер, врешь! — Кублашвили достал платок и старательно вытер лоб, шею. — Поломать ничего не поломаю, а контейнер, похоже, нащупал. Вот только никак не поддену его».

В предвкушении чего-то значительного у Кублашвили замерло сердце. Точно так замирает оно, сжимается, когда, сидя с удочкой у реки, видит он, как начинает прыгать, нырять в воде поплавок. Дрожит, звенит туго натянутая леска, и вот-вот, кажется, вытащишь огромную, позеленевшую от старости щуку или полуметрового окуня.

— Коля! — позвал он Петрова и добавил потеплевшим голосом: — Помоги, а то одному не справиться!

Петров встрепенулся. На лице появилась насильственная, слабая улыбка. Ему, должно быть, еще не верилось, что старшина не серчает. Голос совсем нестрогий, даже по имени назвал, не то что раньше официально: «Товарищ Петров!»

Подхваченный с двух сторон контейнер, скрежетнув, медленно пополз по дну бака.

Звук этот, резкий и неприятный, словно причинил боль Боксеру. К большому покатому лбу прилипли взмокшие волосы. Морщась, он что-то невнятно промычал и в бессильной злобе рванул ворот форменной тужурки.

Поездка домой

1

Вскоре Кублашвили получил отпуск и поехал проведать родных.

Постукивая колесами на стыках рельсов, поезд мчался на восток. С каждым часом близилась долгожданная встреча. На душе у старшины было радостно и немного тревожно. Короткие остановки для заправки углем и водой были томительны.

Кублашвили лежал на верхней полке, не вступая в бесконечные дорожные разговоры. Он отсыпался, читал купленные в дорогу журналы.

За окнами вагона сгущались сумерки, когда поезд прибыл на станцию Минеральные Воды. Освободившееся место занял приземистый, широкоплечий бородач.

Сунув под полку объемистый чемодан, он отправился в вагон-ресторан и вскоре вернулся изрядно захмелевший. Не обращая ни на кого внимания, он долго рылся в своем чемодане и наконец отыскал надувную резиновую подушечку, принялся укладываться.

Вагон мягко покачивался, и Кублашвили незаметно для себя задремал.

Глухой ночью проснулся от немилосердного храпа. Бородач выводил такие замысловатые рулады, что сон словно рукой сняло. Долго маялся Кублашвили, но уснуть не мог.

«Покурить, что ли?..» Тихонько, чтобы не обеспокоить соседей, оделся и вышел в коридор.

В этот ранний час пассажиры мирно спали и только один мужчина, худощавый, с суровым неулыбчивым лицом, стоял у вагонного окна.

Кублашвили жадно всматривался в осеребренные бледной луной предгорья Кавказа. Радостно было ему и грустно. Совсем, казалось бы, недавно здесь полыхал огненный смерч войны, тяжелейшей из всех, какие только знало человечество, а теперь куда ни глянешь — новостройки, фермы под шифером и черепицей, светлые чистые дома.