Эхо великой песни | страница 44
— Принеси холодное питье мне и моему гостю. — Слуга с поклоном удалился, и царь снова откинулся на траву. Солнце играло на его намасленной коже.
— Аватары уничтожили наш отряд, — сказал он.
— Как ты и предсказывал, государь. Насколько я понял» твой брат больше не будет тебе досаждать.
— Да. Он погиб, увы. Но вот что любопытно: враг выслал против него лишь горстку вагаров во главе с одним-единственным аватаром.
— Вирук?
— Он самый. Столь слабый отклик на брошенный нами вызов. Что это значит?
— Они слабее, чем кажутся, государь.
— Верно. Но мне думается, что время для открытого удара еще не настало.
— Не мог бы ты посвятить меня в ход своих рассуждений, государь?
Слуга принес золотые кубки с фруктовым соком. Аммон поблагодарил его и сел.
— Тот, кто ударит первым, даже если он победит, будет ослаблен. Моя армия могла бы, возможно, завоевать пять городов, но мы понесли бы огромные потери — и как нам тогда выдержать натиск враждебных племен?
— Я нахожу твои рассуждения здравыми, государь. Нам было бы выгодно, если бы первый удар нанесли наши враги.
— Именно так. И по счастливому совпадению Джудон Партакийский как раз это и замышляет.
— Чем я могу помочь тебе, государь?
Аммон отпил из кубка.
— Когда начнутся боевые действия, наши люди в городах не должны оказывать никакой помощи Джудону. Пусть, наоборот, всячески поддерживают аватаров.
— Я передам им соответствующее послание. Один мой агент сегодня как раз отправляется туда с золотом для паджитов. Боюсь только, что они не поймут твоего приказа. Ненависть к аватарам заслоняет им более отдаленные перспективы.
— Тебе известны имена всех паджитов?
— Всех вожаков, государь.
— Они увидят, как падут аватары. Увидят, что я держу свое слово. Потом они должны умереть.
— Они умрут, государь.
Облако закрыло солнце, и царь вздрогнул.
— Вернемся в дом. Я проголодался.
Подвижник-маршал Раэль не часто испытывал удивление.
За восемьсот лет с ним произошло все, что только может произойти с человеком, и он, как многие из старших подвижников, жил в круге знакомых, постоянно повторяющихся событий. Он изведал дружбу и измену, любовь и ненависть, а также все то туманное и расплывчатое, что пролегает между этими понятиями. За восемь столетий он повидал, как друзья становятся врагами, любимые начинают делать человеку зло, а закоренелые враги превращаются в побратимов. В жизни для него почти не осталось новизны, поэтому все, что его удивляло, он воспринимал как подарок — даже если этот подарок окрашивался болью.