Но вот пронеслись мимо печенежские наездники. Вешняк щитом прикрылся и неторопливо стал отходить к крепости, под защиту русских лучников. Недалеко уже осталось…
— Что делают, а? Что делают? — в ярости кричал Янко, хватаясь за рукоять меча, будто мог чем-то помочь отважному ратоборцу. — На одного — кучей!
У Вольги вдруг ослабели ноги — едва удержался за частокол: печенеги разом натянули луки, и десятки стрел ударили по Вешняку. Несколько стрел впились в щит — били почти в упор! Вешняк качнулся, пытался устоять, но не смог, упал сначала на колени, потом опрокинулся на спину, открытой грудью под тяжелые копья. Янко вскрикнул и руками закрыл лицо, а Вольга плачущего Бразда оторвал от частокола, чтобы не видел младший товарищ, как дернулось под чужими копьями тело Вешняка. Не мог смотреть на это и Боян — спрыгнул с камня, который подложил себе под ноги, и опустился на холодный деревянный помост, уткнув лицо в колени. Крепкой бранью разразился Ярый и обнаженным мечом застучал о дубовый частокол:
— Дорого вы заплатите за Вешняка, за коварство свое! Попомните день этот!
— Ты прав, Ярый, — сквозь звон в ушах донесся до Вольги голос воеводы. — Такое коварство на Руси не забывается! Нынче же ночью накажем печенегов. Пусть знает Тимарь, что в Белгороде нас достаточно, чтобы проучить находников!
Чьи-то сильные руки взяли Вольгу за плечи и подняли с помоста. Он открыл глаза — перед ним отец Михайло: лицо как из серого камня выточено, только глаза блестят, будто к ним сквозь плотные веки пробивается трудная мужская слеза. И Вольга не сдержался — ткнулся лицом в кольчугу отца и горько заплакал, сотрясаясь всем телом.
— Не плачь, Вольга, — утешал его отец Михайло. — Много смертей еще придется увидеть, пока будут стоять вороги под нашими стенами. Крепи свое сердце. Так надо.
Они билися, рубились день до вечера,
А со вечера рубились до полуночи,
Со полуночи рубились до белóй зари.
Былина «Бой Алеши со Змеем»
Воевода Радко призвал белгородцев на сечу, и они откликнулись дружным согласием, как откликаются послушные сыновья на тревожный зов любимого родителя, если они с ним заедино душой и телом.
— Теперь сил набирайтесь, а ночью ударим на печенегов, — сказал воевода Радко.
Михайло, возвращаясь с торга, куда собирали их на недолгое вече[42] воевода и посадник, думал вслух:
— Сил набираться — так надо бы поесть досыта. А на столешнице у нас ныне не много брашны уготовлено.
— Не пора ли и нам… — заговорил было Антип, едва поспевая за широко шагавшим Михайлой. Кузнец, будто ударившись о дерево, резко остановился. Понял, что ратай говорит о своем коне. Не ответил. Так молча и вошли на свое подворье.
