Почему обо всем этом я говорю именно вам? Потому что его фамилию должны знать только вы. Остальные чины отделения, в том числе и я сам, будут знать лишь его псевдоним или номер. И никто, кроме вас, не должен видеть его в лицо. Вы будете встречаться со своими осведомителями на тайных, конспиративных квартирах — как если бы работали во вражеской стране.
Повторяю и повторяю, — заключал Зубатов, — не смотрите на дело приобретения сотрудника как на рыночную куплю-продажу. И ни в коем случае не относитесь к вашему человеку небрежно или, того хуже, с презрением, коего он, возможно, и заслуживает, ибо никто из нас не станет оправдывать Иуду, продавшего Христа. Однако упрячьте эти мысли и чувства поглубже и смотрите на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг — и вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно.
Тогда, семь лет назад, в начале своей жандармской карьеры, Додаков принимал на веру поучения Зубатова. Для того были основания. Из доверительных бесед со своим наставником, из рассказов сослуживцев поручик узнал некоторые черты биографии Сергея Васильевича. Начальник Московского охранного отделения сам в юности, еще лицеистом, входил в народовольческий кружок, а затем «по велению души» стал осведомителем департамента полиции и сразу же обратил на себя внимание эрудицией, знанием революционного движения, редкостной настойчивостью, памятью и работоспособностью. Кроме того, Додаков имел возможность сам убеждаться, как после групповых арестов полковник беседовал с теми, кого, судя по всему, намечал к сотрудничеству. Нет, это были не допросы с пристрастием, которые проводились в подвалах охранного отделения на Гнездниковском с помощью унтеров, чьи доблести концентрировались в зубодробительных кулаках. Зубатов принимал арестованных в своем чистом и уютном кабинете на втором этаже. И сам допрос был скорей беседой равных — за чашкой чаю, в споре, без протокола, — что, конечно, не исключало — в случае несовпадения точек зрения — и подвалов.
Такой образ мыслей и действий Сергея Васильевича делал работу по розыску чрезвычайно интересной для Додакова и увлекательной, не притуплял, а, напротив, развивал способности Виталия Павловича. И все же, повседневно общаясь с людьми, по убеждению или за деньги предававшими своих товарищей, Додаков поначалу испытывал чувство, будто сукно его мундира пятнали липкие пальцы. Но Сергей Васильевич — вот уж воистину знаток страстей человеческих! — внимательно следил за сменой настроений своего способного помощника и ученика и в трудную минуту отеческим увещеванием или убедительной аналогией мог снять остроту его переживаний.
