Скользнув взглядом по резным филенкам перил, женщина спустилась с крыльца. Одной рукой она поддерживала таз, краем упиравшийся в бедро. Поставила таз у березы и начала развешивать мокрые тряпицы на веревке, протянутой от столбика крыльца к осине. Встряхнула полотенце, вышитое пунцовыми петухами. «А у нас вишни уже белым-белые...».
Она вернулась в дом. Егор встретил ее восторженным взглядом. «Надо же! Глупый мальчишка...»
— Пора за работу, — строго сказала она.
Юноша открыл крышку сундука, вынул хлам. Вместо днища в сундуке была еще одна крышка, ведущая в подпол. Егор поднял и ее.
Ольга спустилась первой. В подполе было холодно и сыро. Лампа едва освещала черные стены.
— Будем расширять в ту сторону, — показала женщина.
В углу, за тюками, что-то зашуршало.
— Мыши! — испуганно воскликнула она. — Ужас как боюсь мышей!
— А я... — начал Егор и осекся. — И я тоже боюсь.
Его глаза все так же светились восторгом:
— Мне... Мне хочется называть вас Софьей. Только не дай вам бог ее судьбу.
— Сплюньте через левое плечо! — легко рассмеялась она. — А где сейчас ваша невеста, Егор?
— В Гельсингфорсе, у родичей, — упавшим голосом проговорил юноша.
— Я слышала — очень красивая девушка, — сказала Ольга.
Она по-крестьянски поплевала на ладони, взялась за черенок лопаты:
— Ну, начнем! Нам надо подготовить побольше места: завтра транспорт уже прибудет.
Москва, Бутырская следственная тюрьма, камера 163 —
десять часов
Скрипнула заслонка «глазка». Затем трижды визгливо провернулся в замочной скважине ключ.
— Нумер сто шешдесят третий, пожалте-с на прогулку, — прогудел надзиратель.
Леонид Борисович поднялся с привинченного к полу табурета, направился к двери, потом — по коридорам, переходам, лестницам...
Загон для прогулок был пуст. Леонида Борисовича и на воздух выводили одного. Не давали газет, не позволяли свиданий.
«Какое сегодня число? Четвертое?.. Нет, пятое. Бесспорно, пятое. Какая глупость, какая нелепица! Уже шесть дней, как там, в Копенгагене, идет борьба, а я здесь прохлаждаюсь...»
Над головой светился квадрат не по-майски холодного неба.
Почему арестовали? На единственном за все эти дни допросе жандармский полковник лишь многозначительно постукивал карандашиком и ворошил замусоленные страницы «дела», явно не имеющего касательства к Леониду Борисовичу, задавал пустые вопросы.
«Арестовали, чтобы помешать поездке в Копенгаген? Что-то разнюхали?.. Кто еще арестован?»
Отполированные тысячами подошв булыжники глухо вбирали в себя сердитые удары его туфель.
