Он улыбается, с сигаретой в уголке рта.
— Ну что, будем ложиться спать? — предлагаю я.
— Вы думаете?
— Мне надо хоть часик вздремнуть, прежде чем начнут сходить в Вероне.
— А для меня вы место найдете?
— Попробуем в вагоне моего приятеля, думаю, пятое свободно.
Никто не осмелился напомнить про купе Беттины. Но подумали об этом оба.
Пятое действительно свободно. Соня робко там устраивается.
— Завтра утром увидите маленького блондина, который с большой твердостью вас спросит, какого черта вы тут делаете. Это и есть мой приятель. Скажите ему, что я в курсе. Спокойной ночи.
— Вы уходите?
— А вы, наверное, решили, что я буду держать вас за руку, напевая колыбельную?
— Нет… Я хотел сказать… В таких обстоятельствах трудно обойтись простой благодарностью, не знаешь, какие слова…
— Погодите, погодите, выходит, это я теперь должен сказать, мол, тогда не говорите ничего, так, что ли?
— Я вас отблагодарю по-своему, правда это не бог весть что. Думаю, что должен сделать вам одно признание. Маленький кусочек правды.
— О нет, сжальтесь, это может потерпеть и до завтра.
— Всего одна-две минуты, пожалуйста. После этого мы оба почувствуем себя лучше.
Он решил доконать меня окончательно. Чтобы у меня последние силы иссякли. Присядем.
— Ладно, я быстро, во-первых, чтобы вас освободить поскорее, а еще, чтобы перестать наконец думать и передумывать обо всем том, что перевернуло и мою жизнь, и жизнь моих близких. Два года назад я заболел. Эта болезнь передается через кровь… она… как бы это сказать… о ней мало что известно… но она входит в моду… еще пока ничего не нашли, чтобы… Нет, об этом тоже нельзя говорить! Вот дерьмо! Но вы же понимаете, что я хочу сказать, да?
Он вдруг занервничал. Начал-то больно торжественно, да меньше чем через две фразы забуксовал.
— Не хуже, чем чума в свое время, или туберкулез, или рак, и надо же было ей появиться теперь, незадолго до конца тысячелетия, как раз когда я жил себе потихоньку-полегоньку… вы понимаете?
Я никак не реагирую. У меня на то куча причин, я боюсь понять, боюсь того, что он собирается сказать, боюсь и самой болезни, и тех, кто о ней говорит. По поводу таких случаев я твердо усвоил одну вещь: какой бы ни была реакция, она обязательно окажется плохой.
— Так вы поняли или нет? Или вам нужны все точки над «i»? Что вы еще хотите знать?
Ничего я не хочу знать, Жан-Шарль. Это ты хочешь передо мной выговориться. Если откажешься продолжать, я слова тебе не скажу.
