— Это дар моего отца! — воскликнул Жоэль, благоговейно целуя оружие, хотя ржавчина испачкала его губы. — Я принимаю его и клянусь использовать только в случаях, которые одобрил бы мой родитель, и не вкладывать в ножны до тех пор, покуда не отомщу за нанесенное мне оскорбление!
Теперь у Жоэля было оружие для поединка, и он желал лишь получить доказательство права его носить. Юноша возвратился домой, все еще бледный, со сверкающими глазами и сурово нахмуренными бровями. Никогда еще Корантина не видела своего всегда спокойного сына настолько возбужденным.
— Боже мой, что случилось?
— Меня оскорбили, — ответил Жоэль глубоким и дрожащим голосом, — и я буду драться на дуэли с главным обидчиком, когда узнаю имя своего отца и получу доказательство того, что он мог передать сыну право носить и использовать шпагу. Эта шпага, которую ты видишь, принадлежала ему!
И юноша поведал о своем видении, показав шпагу Портоса, которую дуновение морских ветров и искрошившиеся от времени камни случайно ему вручили.
Корантина побледнела, узнав в огромной шпаге оружие, принадлежавшее ее возлюбленному. Пошатнувшись, она прижала руку к груди, как будто шпага пронзила ей сердце. Жоэль любил мать и почитал ее, как святую. При виде такого огорчения, гнев его тотчас улетучился. Преклонив колени, словно моля о прощении, юноша с тревогой воскликнул:
— В чем дело, матушка? Я обидел тебя? Неужели ты узнала эту шпагу?
— Да, — торжественно ответила Корантина, сдерживая слезы. — Ну, теперь ты узнаешь то, что должен был узнать рано или поздно. Я впервые встретила…
Жоэль поднял руку, давая матери знак умолкнуть, с такой властностью, какую он никогда раньше не проявлял по отношению к ней.
— Нет, не нужно! Не хочу ничего знать. Я не стану драться на дуэли с этим парнем, а просто изобью до полусмерти и его, и всю эту шайку наглецов. Не говори ничего, если только ты не хочешь сказать, что прощаешь мне причиненную тебе боль!
Корантина высвободилась из объятий сына.
— Мой мальчик, — сказала она, — ты имеешь право все знать, но пусть это еще некоторое время останется тайной.
— О, матушка, у меня нет других желаний, кроме твоих. Храни свой секрет. Пусть он, так же как и тайна представшего передо мной видения и дара моего родителя, раскроется тогда, когда этого захочет Бог.
— Клянусь, ты все узнаешь, — печально промолвила Корантина. — Если ты видел своего отца, значит я тоже скоро увижу его. Ты узнаешь обо всем, когда… — она окончила фразу так тихо, что Жоэль не слышал ее, — когда смерть избавит меня от необходимости краснеть перед тобой.
