- Кончи в меня, Сашенька, кончи в меня... Я прошу тебя... Сашенька, любимый мой... да-а-а-а-а... та-а-а-а-а-к...
Миша балансировал на грани сна. Его засасывало в омут бессознательного, где раззевалась невидимая бездонная глотка тьмы, чтобы проглотить никчемного жалкого человечишку, перемолоть его каменными жерновами каменных стен желудка Земли, но тут же легкомысленная возня и сопение неподалеку возвращали его в явь. Предательское воображение чертило ему в глухой бархатной тьме линии светящуюся плавную линию женского бедра, шеи, контур обнаженной руки. Боже!
Он стиснул зубы и прикусил язык. В горле заклубились завистливые слова: "Эй, вы там, хорош баловаться! Дайте поспать". Он душил их в себе, сглатывал, точно борясь с подступающей тошнотой. Нет, он успокоится, успокоится, промолчит. Ну может быть, немного помастурбирует... Но лучше все же заснет.
Они учились вместе четыре года. И Миша не замечал Катерину, принимал как само собой разумеющееся знакомство с ней. Но вдруг в последнем классе прозрел, увидел ее ярко загорающиеся при радости или удивлении карие глаза. Она и для него могла просто так, неосознанно разжечь их, просто так помучить, проходя мимо. А мимо - это, конечно, к Сашке Савельеву, в принципе другу, но с каждым днем все меньше и меньше.
Ах, как несправедливо все устроено! Она - не его и принадлежит тому, другому. А тут еще эта армия, эта дурацкая Васькина авантюра. Ладно, плевать, теряю баланс - и в темноту, в сон, в подземную пасть. И ему снилось, что он идет по непроницаемому штреку. Он потерял фонарь, а может быть, даже ослеп. Он осторожно нашаривает ногой каменный пол и осторожно ступает. Правой рукой чувствует шершавую холодную стену, левую держит перед собой, чтобы ни во что не воткнуться.
- Стой! Кто идет ? - раздался простуженный голос на точке КПП.
- Свои, - отвечает Миша.
- Сейчас мы посмотрим, какие такие свои, - говорит страж.
Вся стража слепая. Миша чувствует чужие проворные и неприятные пальцы на своих плечах. Потом они переползают на лицо, щупают лоб, веки, нос, подбородок.
- Ты рубильник, главное, рубильник, - советует другой голос.
Пальцы перебираются опять на нос, пытаются зажать ноздри. Миша уворачивается, дышит ртом, вырывается.
- Дай-ка я, - говорит другой голос. - А то каждый жид норовит в свои пролезть. Что за люди - думают, если нет света, то уже все можно? Дай-ка.
Другие пальцы, еще более неприятные, в чем-то липком, гадком, лезут в лицо, хватают за нос. Огромная грязная ладонь зажимает рот. Он задыхается... сбрасывает с лица клапан спальника. В легкие врывается поток сырого и холодного воздуха пещеры. В соседнем гроте встает черное солнце и становится еще темнее. Перед тем как Михаил снова заснул, у него мелькнула еще одна странная мысль о том, что он не сможет проснуться, не сможет даже открыть глаза в этой абсолютной темноте, отличить сон от яви и жизнь от смерти. Однако организм сам понял, что прошло уже достаточно времени для отдыха, он в полной мере и прекрасно выспался. Внутри прозвенел безотказный химический будильник, и залежавшееся, затекшее тело открыло глаза.
