Михаил отхлебнул пару глотков недопитого с вечера сухого винца в надежде, что оно поможет снова уснуть. Но сон не возвращался. Миша прошелся по комнате, взял на руки вернувшуюся кошку. Та, мурлыкнув и потеревшись о его щетину, вырвалась из рук. Он снова закурил перед открытой форточкой.
Ветер разогнал редкие облака, и небо расцветилось скромным набором звезд московской широты. Прямо напротив вытянулись по косой линии три яркие звезды Ориона. Какая-то из них, кажется, звалась Бетельгейзе. Почему-то эти звезды на мирном безоблачном небе сейчас были страшно дороги. Все грозившие в последние дни неприятности сплелись в шипящий клубок, протягивая из темноты жалящие щупальца. Пренеприятное и неожиданное разорение фирмы, куда он только что устроился, долги, повестка в армию, угроза быть отправленным на бесконечно воюющий Кавказ, авантюра, задуманная ребятами...
Только эти звезды ничем не грозили, просили себя запомнить. Чистые, ласковые, они олицетворяли собой мир.
Авантюра была совершенно безумной. Но она задумывалась в России в девяностые годы двадцатого века. И страна, и время тоже были вполне безумными. На смену неповоротливым маразматикам, которых Миша Шмидт и его друзья по причине тогдашнего младенчества плохо помнили, пришли расторопные мошенники. Страшнее прочих был министр обороны. Он считал себя великим полководцем, мечтал о победах и вследствие этого вполне логично гнал полки в бой.
Четверо парней и одна девушка договорились встретиться на Павелецком вокзале в половине первого ночи. Это было самым оптимальным вариантом. Потому что первая электричка отправлялась в четыре с чем-то утра, на конечной станции они как раз поспевали к литерному поезду на Венев. На станции Метростроевская они выходили и уже часам к девяти-десяти могли быть у цели. А там уж как получится.
Первым у расписания пригородных поездов появился Миша Шмидт. От своих немецких, а возможно и еврейских, предков он не унаследовал ни аккуратности, ни особенной сметливости. Ему исполнилось девятнадцать лет. Этим летом он не поступил в театральное училище. Этой осенью у него не наблюдалось никаких уважительных причин для неявки на призывной пункт, где призывника Шмидта ждали через неделю. Но являться туда ему совершенно не хотелось. Хватало и ежедневной сводки новостей, а уж вид одноногого прапорщика, вернувшегося из Чечни, соседа из квартиры напротив, до паники, до истерики давал повод ненавидеть закон о всеобщей воинской обязанности.
