— Отдал детям все деньги, какие нашел в борделе, и приказал служанкам о них позаботиться, — ответил я. — Выгнал сына владельца и сказал, что убью его, если он посмеет вернуться. Он знает, что мое слово твердо.
— После всего этого ты, наверное, сильно проголодался. — Старик развел мясистыми руками в сеточках синих вен. — Поужинай с нами! Лия чудесно готовит.
— Я бы сначала вымылся, — попросил я.
— Пойдем, я отведу тебя, — сказал Сфорно.
Его жена хотела было что-то сказать, но он предупреждающе поднял руки, потом взял лампу и повел меня через прихожую в другой коридор, завешанный обветшалыми шторами, к боковой двери.
— Уж эти женщины! — пробурчал он. — Вечно все усложняют. Вечно у них на все свое мнение.
— А разве оно есть не у каждого? — спросил я. — Если ему позволено.
Сфорно бросил на меня испытующий взгляд через плечо.
— Она добрая женщина, моя Лия, — медленно произнес он. — Не суди ее по словам. Нам, евреям, нелегко приходится.
— Не мне кого-то судить, — тихо произнес я. — А этот человек ваш родственник?
— Не думаю, — покачал головой Сфорно.
— А как его зовут?
Мы прошли по тропинке при свете его лампы. Тропинка привела к тесному, грубо сколоченному сараю, какие люди строят в Ольтарно, где не вся земля застроена домами.
— Не знаю даже, есть ли у него имя. Он странник. Знал моего отца. Кажется, он всех знает. Приносит вести от моего брата и двоюродных сестер из Венеции. Он захаживает время от времени, и мы его кормим.
Сфорно снял засов с двери сарая и жестом позвал внутрь. Нас встретило ржание двух гнедых лошадей и мычание коровы. Цыплята закудахтали, кукарекнул петух, чуть не набросившись на меня, но Сфорно махнул лампой и отогнал его. Затем хозяин подвел меня к корыту с водой и поставил лампу на низкий трехногий табурет.
— Вот ведро и щетка, мойся, Лука.
И вышел.
Мне почему-то не очень хотелось смывать следы собственной ярости, но я хотел угодить Сфорно. Я вынул из недр забрызганной кровью рубахи драгоценную картину Джотто — единственное, что я забрал с собой, уходя из дома Сильвано. Сначала я хотел взять нож, но потом отдал его одному из мальчиков постарше, на случай, если Николо вздумает вернуться во дворец и начнет буянить. Я искал укрытие для своего сокровища и увидел маленький выступ над дверью. Перевернув ведро, я дотянулся до выступа, сдвинул доску и спрятал картину в щели между наружной и внутренней стенами сарая. Картина была плотно завернута в промасленную телячью кожу, и я не боялся, что до нее доберутся мыши. Я спустился вниз и ополоснулся из ведра. Вода сбегала с меня на простой деревянный пол розовыми струйками. Я вылил еще несколько ведер себе на голову, выдернул несколько конских волос из щетки и вычистил грязь, застрявшую под ногтями. Один клиент отчаянно отбивался, и я вырвал с него ногтями длинный кусок кожи.
