— Нет, потому что я блудник, — с горечью ответил я. — Я не хочу навлечь позор на ваш дом!
Я кивнул на девочку, которая цеплялась за разорванный плащ отца. Она смотрела на меня лучистыми синими глазами, засунув в рот пальчик.
Он покачал головой.
— Какая разница, кто ты! Пойдем, я позабочусь о твоей руке.
— Для меня есть разница.
Я весь вытянулся в струну. Гордиться мне было нечем, но я мог уберечь честную семью от позора. Маленькое, но все-таки утешение, и мне оно было дорого.
Еврей погладил бороду, не отрывая от меня взгляда, и наконец спросил:
— Из какого ты заведения?
— Бернардо Сильвано.
Его лицо исказилось от отвращения, и он кивнул, глубоко вздохнув.
— Меня, конечно, могут убить за такие слова… — Его кадык дернулся, он сглотнул и решительно заговорил: — Я видел, как ты вел себя сегодня. По виду тебе лет тринадцать, хотя ты маловат для своего возраста, но ты силен и проворен. И очень сообразителен. Ты ведешь себя как мужчина, а не как мальчик. Ты способен о себе позаботиться. Тебе не надо там оставаться. Тебе больше не нужно быть… э-хм… это делать. Мне известно, как поступает Сильвано с теми, кто пытается сбежать. Но ты сумеешь постоять за себя. Ты придумаешь способ, слышишь? Ты можешь за себя постоять!
— Даже против отряда вооруженных кондотьеров? — отпарировал я.
— Оглянись вокруг! Много ли кондотьеров осталось во Флоренции? Люди бегут из города. Наемные солдаты гибнут или возвращаются на родину. Кто будет думать о войне с Пизой, Миланом или Луккой, когда люди мрут прямо на улицах? Сколько солдат осталось на службе у Сильвано?
Он впился в меня глазами, как будто я должен был что-то понять, но не понимал.
— Не знаю, — медленно произнес я, — не считал.
— Держу пари, не много. Может быть, Сильвано вообще остался без защиты, а он не так молод и силен, как ты.
Еврей говорил рокочущим басом, и смысл его слов проник мне в самое сердце, озарив все вспышкой молнии. Я чуть не споткнулся, но удержался, оперевшись рукой о стену. Я водил ладонью туда-сюда по шершавой поверхности, ее прикосновение меня успокаивало. Не только рука еврея обладала целительной силой. Его слова тоже. Постепенно дрожь утихла, и на меня снизошло невиданное спокойствие.
— Я так боялся все эти годы, что не заметил, когда бояться стало нечего, — понимающе прошептал я. — Но куда мне идти? Я же был уличным бродягой, и никто не подаст тебе милостыню, когда повсюду свирепствует чума.
— Мой дом открыт для тебя. Ты будешь жить со мной и моей семьей.
