Юлия Боровинская. За две полушки
Монета бойко звякнула в глиняную чашку для подаяний, но одетый в замызганный желтый балахон старик, казалось, даже не заметил этого, продолжая монотонно бормотать что-то себе под нос.
— И охота тебе, Петр Каримыч, зазря деньги выкидывать! — возмутился молодой приказчик Федька. — На всякого басурманина полушек не напасешься!
— Ничего-ничего, — ухмыльнулся купец. — Как по мне, так и басурманская молитва хороша, лишь бы от чистого сердца. Убогому завсегда подай, не то барыша вовек не видать. Христос делиться наказал, а к тому и праздник нынче, Пресвятая Троица. До храма далече, хоть так отметим!
— Так этот пень старый, небось, и не слыхивал про Троицу-то, — не сдавался Федька. — Живут в лесу, молятся колесу, одно слово, буряты! Эй, малец, — ткнул он кнутовищем в бок тощенького мальчишку, на голове которого нелепо торчал облезший до последней степени треух, — кому он молится?
— Дедушка[6] следует Восьмеричному Пути, открытому для нас великим Буддой, — заученно протараторил тот.
— Ну, вот пущай своего Будду и попросит торговлишке моей посопешествовать. Мне всяка помощь пригодится, лишь бы до зимы расторговаться. Уж больно люты здесь морозы — и как только народишко выживает? — Петр Каримович покачал головой и степенно огладил свои рыжие усы. Эх, жаль, борода у него не росла — лезла какими-то кривыми клоками. Несолидно купцу без бороды, а что делать — приходилось брить.
Он уже хотел, было, пихнуть возницу, чтобы тот трогал тарантас, но тут старик вдруг поднял на него свои пронзительные глаза и залопотал громче.
Мальчишка, не дожидаясь вопросов, поспешно принялся переводить:
— Дедушка говорит, что вы — человек с правильным сердцем, и сожалеет, что свет истины еще не блеснул вам.
— Надо же — свет истины! — хохотнул Петр Каримович. — Уж не твой ли дед нас, темных, просвещать возьмется?
Федька — тот и вовсе закатился, хлопая себя по бокам:
— Давай-давай, нищеброд, расскажи-ко нам про истину!
Старик сделал знак мальчишке, отчего тот отступил в сторону, и сам неожиданно чисто заговорил по-русски:
— А истина в том, что нет в этом мире ничего прочного и надежного — одна лишь кажущаяся видимость. Человек к ней душой привязывается, через то и страдает.
