Оглянувшись через плечо, она указала на двух всадников, которые следовали за ними на некотором расстоянии, ненавязчивые, словно тени, закутанные в черное. Они никогда не заговаривали, даже если Элиан обращалась к ним. Она никогда не видела их лиц: они всегда были скрыты, блестели только желтые соколиные глаза, которые все видели и в которых невозможно было прочитать, о чем думают их хозяева. — Они сопровождают вас даже в гарем? На какое-то мгновение ей показалось, что Илариос не станет ей отвечать. Он даже не взглянул на свою двойную тень, занятый распутыванием гривы жеребца. Наконец он произнес:
— Моя охрана — это часть меня. Это необходимо. — Но кто может осмелиться поднять на вас руку? Илариос взглянул на нее в изумлении и чуть не рассмеялся.
— А почему бы, моя госпожа, кому-нибудь и не попытаться? Ведь я наследник Золотого Трона. Элиан нахмурилась.
— Никто не станет пытаться убить Мирейна не на поле брани. Или Хала, или отца.
— Однако однажды на Солнцерожденного уже покушались.
— Очень давно. Люди усвоили этот урок. Король есть король.
— Этот король — маг, вот в чем дело, моя госпожа. В Асаниане мы ограничиваемся нашими бедными умами и верностью наших охранников. — Отец говорит, что ваш двор приходит в упадок. Смерть стала игрой. Чем тоньше яд, тем выше цена. Убить легче, чем сорвать цветок, и жизнь одного человека — это такая же ставка, как и прочие другие, и ее отнимают, если игра того требует.
— Все совсем не так просто, — сказал Илариос. — Что касается меня, я должен жить, иначе вся моя игра будет превращена в ничто. — Значит, вы пешка? Его глаза сверкнули, но он улыбнулся. — Мне нравится думать, что я имею некую власть в игре. И в конце концов я буду императором.
— Как грустно жить с такими мыслями, — задумчиво сказала Элиан. — И эти бедные женщины. Быть запертыми, как коровы, там, где мужчины не могут видеть их, быть спрятанными, заточенными, не имея возможности даже прогуляться под открытым небом. Наверное, они с ума сходят от скуки.
— Не более чем их мужья. Сам император, словно содержанка, ведет весьма скромный образ жизни — ради собственной безопасности и ради священности его покоев. Он обязан никогда не покидать дворец. Он никогда не должен ступать на общий пол. Ему нельзя разговаривать, потому что его голос священен. — Что? Он не разговаривает даже с императрицей? — Возможно, — признал Илариос, — с ней он имеет право говорить. И она может видеть его лицо. А вот его народу это не разрешается. Они всегда видят его сидящим на троне, закутанным в мантию, в золотой маске, потому что он подобен богу. — Это ужасно, — сказала Элиан. — Нет, — возразил он, — это только выглядит ужасным. Тело императора должно быть скрыто, оно священно, оно принадлежит богам. И тем не менее он правит, и в этом он свободен. Нет человека свободнее его.
