Это теперь достаточно стало, возвратившись из института, прилечь на часок-полтора, чтобы почувствовать себя другим человеком. И одежду из гардероба, вздремнув, выбирал совершенно иную, и душа, по-новому облаченная, жаждала приключений и бурь, и руки зудели. Без рассуждений! Все, что только глаз замечал, все просилось на холст, на картон, на бумагу. И уж ясно, никакого контроля этот новый Витя над собою ни за что бы не потерпел. Ну а Лена была верной подружкой и порою надоедала, так что он старался от нее улизнуть и, когда удавалось, мог под утро обнаружить себя в незнакомом доме и даже городе или даже постели. Между тем навязанный экспериментом режим уже делался как бы собственным биоритмом, и тогда, возвращенный к себе дневному, Витя строго выговаривал Лене, что не уследила за тем, ночным, и, следовательно, допустила в эксперименте пробел. А возможно, и срыв! Оправданий не принимал, не говоря уже об упреках.
Поначалу, однако, было вовсе не просто добиться биоритмизации заданного режима. К счастью, сама природа заранее позаботилась о Путинцеве, протянув для питания кровью к каждому из мозговых полушарий собственную свою жилу. Ну а древнему врачеванию было издавна ведомо, как при помощи несложных манипуляций на этих "артериа каротис" – сонных! – безо всяких наркозов погрузить в сон человека. Например, скажем, воина – дабы безболезненно вытащить наконечник копья из чресел… Превеликий знаток медицины восточной, античной и прочей обучил Путинцева искусным древним приемам, а уж Витя, наверно за тысячи лет впервые, попытался разделить их на лево – и правосторонние таким образом, чтобы на ночь засыпало одно полушарие, тогда как на день другое.
Так он зажил двойной жизнью, самый первый в роду человеческом бицефал, или, по-простому, двумозгий, на работе оставаясь почти что прежним, без труда узнаваемым коллегами Витей, как всегда погруженным, согласно институтскому плану, в необходимые замыслы, лабораторные опыты и идеи, привычно замкнутый на повседневных заботах скрупулезный испытатель природы, который между тем вечерами с неотвратимостью смены дня и ночи тайком от коллег превращался, подобно уродливой гусенице, что становится яркой бабочкой, в ослепительного человека искусства. На выставку его картин в любую погоду выстраивались хвосты, корреспонденты брали у счастливцев-зрителей интервью, а критики-искусствоведы с чьей-то легкой руки принялись рассуждать о наступлении – после эры кибероботехнизма, до сих пор представлявшейся бесконечной, – Нового ренессанса, имея в виду, что Старый приходился по современному летосчислению на середину второго тысячелетия. Разлетелись слухи, будто Художественный совет собирается объявить Путинцева лавреатом года, По традиции присуждению Лавров предшествовало широкое публичное обсуждение. С каждым разом становилось труднее отбояриваться от многочисленных приглашений, просто счастье для Вити, что удалось подавить Ленкин бунт в зародыше, на подобные мероприятия отправлялась она, благо отпуск еще продолжался, и о том, что ему наступит конец, не хотелось даже и думать.
