– Спасибо, теперь я даже стал более заинтересован, чем до того, как ты решил мне об этом рассказать. Мне будет действительно интересно посмотреть, благодарю тебя за небольшой урок культурологии своего города. – Я ухмыльнулся, но на слово культурология, Глеб не понятно взглянул на меня. Он мог только догадываться, что означало это слово, которое употреблялось давным-давно. – Я постараюсь вас найти, когда приду на площадь. – Я повторил жест Глеба. Он покачав головой, развернулся и скрылся, за дверью. – Глеб, а где же площадь, как мне ее найти? И как же мои раны?
– Не беспокойся, город не большой найдешь. Ты стремительно идешь на поправку – Голос был приглушенным и растворялся с гулом уже бродившим по городу толпой горожан.
Я приложил ладонь к глазам и старательно начал тереть веки, освобождаясь от утренней мутности в глазах, которая все еще не могла отпустить меня. Не громко зевнув, я поднялся с кровати. Пол комнаты терзал стопы своим прохладным прикосновением. Бодрящее чувство свободы я ощутил, касаясь холодного пола. За стеной я увидел раковину и зеркало. Я подошел к нему и начал рассматривать свое небритое лицо. Совершенно случайно заметил, что на лице огромный шрам, спускавшийся от левой брови, видимо до подбородка, сразу рассмотреть не было возможности, густая борода закрывала отметину. Это было странно, ведь у меня никогда не было этого шрама. Я даже не мог вспомнить, как и когда его получил. Шрам был довольно старый. Неодобрительно хмыкнув от удивления, озадаченно присмотрелся в отражение, потупил взгляд и начал тщательно умываться. Прополоскав горло, я отметил, что вода на удивление оказалась приятной на вкус. Свою одежду я нашел рядом с выходом, на вешалке. Хотя можно ли было это назвать одеждой. Грубая ткань бурнуса[22] была не много испачкана кровью на правом боку. Я не посчитал это серьезным упущением и вышел на улицу.
Небо сияло своей чистотой. Ни одного облака не было видно далеко к горизонту. Солнечному свету ничего не преграждало путь. Яркие солнечные зайчики прыгали, отражаясь от всех блестящих поверхностей, слепя своей непревзойденной чистотой. Деревья мягко шептали шорохом своих зеленых листьев, а пение птиц дополняло эту причудливую, симфонию природы. Справа от входной двери резвясь с бабочкой носился серый котенок. Его тонкий серый хвостик вилял из стороны в сторону и его открытые глаза блестели неподдельной любовью к жизни. Котенок скорее всего не понимал, что жизнь не такая длинная, как хотелось бы.
