-----------------
Несуразности (фр.).
-- Да, я вспоминаю,-- продолжал Максимилиан, опускаясь в кресло, на спинку которого дотоле опирался стоя. -- Я вспоминаю мгновение, когда Беллини явился мне в таком привлекательном свете, что мне приятно было на него смотреть и хотелось короче узнать его. Но, к сожалению, это был последний случай встретиться нам в здешней жизни. В гостях у дамы большого света, известной самыми маленькими ножками в Париже, мы весело отужинали... на фортепиано прозвучали нежнейшие мелодии. Как сейчас, вижу милейшего Беллини, когда он, обессилев от множества изреченных им головокружительных беллинизмов, опустился в кресло... А кресло было низенькое, вроде скамеечки, так что Беллини очутился почти что у ног прекрасной дамы, которая возлежала на софе и с милым злорадством взирала вниз, на Беллини, а он выбивался из сил, стараясь занять ее французскими речами, но то и дело вынужден был обращаться к родному сицилианскому диалекту, дабы объяснить, что сказанное не абсурд, а наоборот, тончайший комплимент. По-моему, прекрасная дама пропускала мимо ушей Белли-ниевы французские обороты; она взяла у него из рук бамбуковую тросточку, размахивая которой он пытался подкрепить свое несостоятельное красноречие, и с ее помощью преспокойно старалась растрепать чинные локоны на висках молодого маэстро. К этому шаловливому занятию, как видно, и относилась улыбочка, придававшая ее лицу такое выражение, какого я не видывал больше на живом человеческом лице. Оно никогда не изгладится из моей памяти. Такие лица скорее должны принадлежать к волшебному царству грез и поэзии, нежели к грубой житейской действительности. Манера, /напоминающая Леонардо да Винчи, тог же благородный овал с наивными ямочками на щеках и чувственно заостренным подбородком ломбардской школы. Цвет лица по-римски нежный, с матово-перламутровым отливом, аристократическая бледность и хрупкость. Словом, это было лицо, какое встречаешь, и то изредка, на старинных итальянских портретах знатных дам, тех, кого боготворили итальянские живописцы шестнадцатого века, создавая свои высокие творения, о ком грезили поэты той эпохи, входя в бессмертие своими стихами, к кому стремились в мечтах немецкие и французские доблестные герои, когда, опоясавшись мечом и алкая подвигов, переваливали через Альпы.
Да, да, именно такое было это лицо, а на нем играла улыбка милого злорадства и величаво-грациозной шаловливости, пока она, эта прекрасная дама, кончиком бамбуковой трости разрушала искусную прическу добрейшего Беллини. В тог миг словно волшебная палочка преобразила Беллини, и он сразу же стал близок моей душе. Лицо его сразу озарилось отблеском ее улыбки, что был, вероятно, миг наивысшего расцвета его жизни... Мне он навеки врезался в память... Спустя две недели я прочитал в газете, что Италия потеряла одного из своих славнейших сыновей.
