Но пока «есть упоение в бою»… Как бушует вокруг грозная песня, как гремит она мужским хором под стремительно темнеющим небом! На поле боя надвигается грозовая туча, которой начхать на людские страсти. Она полыхает молниями, у нее своя гражданская война…
3.
Вдруг, неожиданно, как потом оказалось, для самого Поляковского, меняется вся картина происходящего, кроме сюжета. Вместо южно-русской степи — раскаленные на августовском солнце желтые библейские холмы. По извилистой дороге, прыгая по камням, несутся вперед в облаках белой пыли сотни современных легковых машин, микроавтобусов со снятыми дверями. Они прямо облеплены разношерстной толпой молодых людей. Вместо голов у них — клетчатые куфии. На ходу, цепляясь за двери и крыши машин, они неистово стреляют из автоматов и гранатометов.
Катя лежит на плоской крыше-балконе своего дома в еврейском поселении с пулеметом и поливает свинцом наступающих палестинцев. Сердце разрывается от предсметрного крика женщин и детей во дворе дома. Рядом с ней на крыше, раскинув руки, лежит уже мертвый дядя Женя. Папа Дани с соседней крыши стреляет по погромщикам из гранатомета, но тоже падает и больше не шевелится. Мама Ора и тетя Юля тщетно пытаются укрыть в разрушенном строении уцелевших детей от взрывов арабских гранат. Все вокруг пылает и чадит в знойное августовское небо Девятого Ава — очередного грозного ответа Всевышнего на бесконечную еврейскую взаимную беспричинную ненависть и кровавую междуусобицу! Враги все ближе. Пулемет, заряжаемый незнакомым кудрявым черноволосым мальчиком вместо Сашка, раскаляется и шипит от капель пота, которые роняет на него Катя, до крови закусившая губу в последней надежде спасти свою и мамину жизни этой смертоносной машинкой. Но кудрявый мальчик с криком падает навзничь с ножом в горле, а над кромкой крыши, прямо перед Катей стремительно возникают сверкающие бешенной ненавистью и страхом глаза в прорези куфии. Перед ее лицом возникает летящее к ней лезвие ножа, судорожно зажатого в смуглую руку.
И — сразу наступает полная и безмятежная тишина. Разрушенный дом виден Кате уже сверху. Там мечутся во дворе бесчисленные враги в клетчатых платках на головах, сверкают их окровавленные ножи… Потом дом и само поселение становится пятнышком на желтых холмах. Под ней мерцает полоска прибоя. Муравьями сбегаются к морю уцелевшие евреи. Но они не могут даже войти в волны — их разобьет о рифы прибоем, даже лучшие пловцы не достигнут кораблей на рейде, не говоря о женщинах с липнущими к ним плачущими детьми, инвалидах на колясках, стариках и старухах, вообще сроду не умевших плавать. Позади — туча врагов в куфиях с ножами, впереди — буруны смертельного прибоя среди острых камней… Нужна армия, нужны вооруженные евреи, но их нет, а немногочисленные друзья там, в море, ничем не могут помочь оттуда… Но Катя все это видит как бы отстраненно, мельком. Все быстрее, едва земетным облачком, ее уносит все дальше и дальше от Палестины, совсем недавно бывшей таким грозным и непобедимым Израилем…
