билеты на самое видное и оригинальное место, чтобы их невозможно было не заметить и нельзя было забывать, так?» «Как всегда! На самое видное место. И теперь, когда чемоданы уже в прихожей и полчаса до начала посадки на лайнер, когда все уже одеты и парятся в шубах…»
«Мам, вот же они! — спасает всех, как всегда, Катя. — В обувном ящике, заткнуты в папины ботинки, чтобы он, обуваясь, их достал. Более, чем логично — не пойдет же он босиком!» «Я же сказал — на оригинальное место, чтобы ни в коем случае не забывать. Я бы вспомнил сам, если бы не твоя истерика. Ну вот, теперь ты плачешь… Ой-ва-вой, Ора… Ани мицтаэр меод…» «Да забудешь ты свой иврит, наконец?..» «Не забуду. И Катю научу. И в Израиль мы еще вернемся, вот увидишь. Снова, как тогда, со всего мира… Бог нас наказал изгнанием за взаимную вражду, Бог же и простит и вернет. Катя будет настоящей еврейкой, Ора…» «Начинается… Лучше бы следил за собой здесь. Всю жизнь я с тобой мучаюсь из-за того, что у тебя нет места в твоей голове для семейных проблем.» «Тише, соседи услышат, порадуются, что евреи ссорятся.» «Плевать, они сами еще и дерутся. Мне-то до них какое дело?»
2.
Они покидают свою «хрущебу» с мебелью с бору по сосенке, со всеми совмещенными удобствами, кроме пола с потолком и водопровода с канализацией. Он окидывает взором свои вывезенные оттуда книги с золотым тиснением древних букв на коричневой коже. Они спускаются во власть свирепого ветра и блестящих ото льда тротуаров и лестниц. Руки заняты чемоданами, а к улице надо идти либо по оледенелому спуску, либо по лестнице, где от ступеней остались крошечные площадки сухого бетона. Несчастный Дани рад, что билеты у его любимой Оры-Светы в сумочке, но его мучает другая мысль: он теперь не помнит, вынул он ключи из замка, когда запирал дверь, или так и оставил торчать ворам на радость. И не проверишь, руки заняты чемоданами. К тому же, чтобы не упасть на этом сплошном наклонном катке, Света цепляется за него с одной стороны, Катя — с другой, а в мозгу умопостроения типа: будь я вором, никогда не рискнул бы зайти в квартиру, в дверях которой торчат ключи… Ну да… — спорит он с собой. — Один раз не зашел бы. А если торчат целый месяц? Точно, очистят квартиру. Отпуск еще тот будет. Все это он прокручивает в голове, естественно, на иврите со знакомыми и родными интонациями, которые он так тщательно вытравливает из себя в иммиграции. Катя, словно услышав крик души любимого отчима, тихонько лезет в карман его пальто и позванивает там ключами. Борух ха-Шем!..
