Да, а как там эта наша коварная Юлия с ее местью? Она, конечно, немедленно почуяла недоброе, но было поздно. И так ей, этой, как ее там, Юлии, между прочим, и надо, по нашему козлиному мнению. В конце концов, больше всех себя же и наказала, не так ли? Свое главное достояние оставила без комплектующего изделия и рада. Будто у других нет того же, что она от мужа прячет, дура такая… И вообще я вам вот что скажу, между нами, девчонками… Если уж мстить кобелино-изменщику, то не в такой же мазохистской форме. Лишить себя единственно ценного в жизни ради его мук! Идиотина! Да профукай ты все его сбережения, а потом и зарплаты, и приработок, радостно подставляя ему же свою суть каждую ночь, вот это будет месть! И себе удовольствие, и ему в убыток. Да у него после первых долгов вообще и ответный узел завяжется, и ничего путного ни на одну красотку не шевельнется. Правда и на тебя тоже, но не так обидно будет, как при полной боевой готовности для других его главного калибра, как говорят у нас на флоте. Вот тогда-то ты, подруга, и ищи себе, к тому же, чужого кобелино своему самотопу на замену. То-то, Юленька, дурочка ты моя. А то он других, получше, нашел — и еще больше рад. Фотографирует их со всех сторон обоим подлым голубкам на радость. Найдешь такие снимки случайно — чем тебе еще отомстить, а?..
5.
За площадью Евгений занял очередь к маршрутке. Косыми плотными зарядами сыпал густой снег, за которым то исчезало, то появлялось семидесятиэтажное серое стеклянное облако — одно из новых циклопических зданий андроповской Москвы. Машины шипели паром раскаленных двигателей по пояс в снегу. Пешеходы с чавканием выволакивали ноги из растущих на глазах сугробов. У пассажиров, сгибающихся у входа в двери маршрутного такси, были залепленные снегом спины. Оттаяв, их пальто порождали в салоне кислый запах прелой шерсти, по которой сползали на сидения сосульками серые пласты. Внутри аэровокзала была привычная бесконечность потолка, переплетения слепящих ламп, запах кофе, духов, прелой одежды и недочищенных туалетов. В России можно установить любой порядок, кроме чистых туалетов, подумал Евгений, выглядывая свободное место среди тысяч переполненных людьми и вещами кресел. «Мело, мело по всей земле, во все приделы…» Вся бескрайняя страна исчезла вдруг в этой вселенской метели.
«Вниманию пассажиров. Вылет рейса… задерживается до… Рейс… до…» И так до бесконечности. Такой-то рейс туда-то до стольких-то. Снегопад по всем городам и весям, самое пакостное время — начало зимы. На аэродромах ревут машины, но еще пуще ревет метель, торопливо занося только что расчищенное пространство. «Мама… дай, дай… Чшшш, чшшш… Ну, мама, когда мы полетим? Задерживается… О времени вылета… Мама! Ну, ма-ма… Когда мы летим? Нескоро, спи… Пассажиру Справочному пройти к справному бюро… Зин, ты че, оху… Простите, Справному — к справочному!.. Ну ты даешь, мать!..» Справный, скорее всего какой-то бывший киевский Иоффе, оголтело лезет к окошкам, но туда не пробиться. Никто ничего не ждет здесь от замотанных синемундирщиц. Просто скучно. Настроились на полет, спешили, толкались в метро, перли сквозь сугробы, боялись опоздать и — на тебе!.. «Девушка, я сижу с детьми вторые сутки. Вы у меня доиграетесь! Вот сдам ваши билеты и — на поезд, а?!» «Не знаю, мужчина.» «А кто тут хоть что-нибудь знает?» «Девушка, как насчет этого, как его, забыл, рейса?» «Задерживается!» «А пятнадцатый?» «Все рейсы задерживаются, женщина.» «И первый?! Он же фирменный!» «Не мешайте работать, мужчина.»
