— Ты… прав, — признала Элин. Вот уж ни к чему ей эта улыбка, сводящая на нет все ее попытки держаться воинственно… больше двух минут подряд. — Значит, поскольку ты не мог вести машину…
— Не мог вести машину, не мог ходить и — не хочу сгущать краски — просто не мог поверить, что я вообще недееспособен.
О, Макс! — была готова воскликнуть Элин. Но ей нельзя допускать в сердце нежность… Это доведет ее до беды. Нельзя показывать этому человеку, замечающему малейшее движение души, как она за него переживает.
— Значит, ты позвонил и попросил помощи у кого-то другого? — предположила она.
— Я связался с врачом.
— И что же?.. — спросила она.
Подробности приходилось вытаскивать из него клещами.
— Больница, рентген — и домой на машине «скорой помощи».
О, Макс, мой несчастный любимый Макс! — в ужасе стучало ее сердце.
— Но ты ничего не сломал?
— К моему удивлению, нет, — ответил он с прежней, едва заметной улыбкой, а Элин подумала, что, судя по этим словам — «к моему удивлению», — боль была такая, будто переломаны все кости.
— Хорошо, — пробормотала Элин.
Обычное вежливое замечание, подумала она. Ничем не выдавшее того, что происходило у нее в душе…
— Ты добра ко мне, — отозвался он, — особенно если учесть, сколько я тебе лгал, Элин.
Не надо, пожалуйста, не надо! — хотела выкрикнуть она, чувствуя, как тает под его нежным взглядом.
— Значит, домой тебя привезла «скорая помощь», — удалось ей выговорить.
— Откуда в понедельник я тебе позвонил и сказал, что хочу видеть тебя, но ты еще раз показала свой темперамент.
— А чего ты ждал? — поинтересовалась Элин, слишком живо вспомнив злосчастный понедельник и то, как ревновала его Фелиция. Теперь понятно, что для ревности у нее не было никаких оснований. Но о том, как она страдала тогда, ему совершенно незачем знать. Сейчас, подумала Элин, кажется, самое время сменить тему. — Я не вполне понимаю, почему ты захотел увидеть меня… э-э… сегодня, а не тогда. — Страсти Господни, как же она тараторит! — Но, — нашлась Элин, — хоть ты и передумал держать меня в неведении относительно пропавших чертежей и даже решил снизойти до… — она нашла нужную долю сарказма, — того, чтобы сообщить мне, что над моим добрым именем уже не висит тень подозрения, надеюсь, ты не ожидаешь, что я, учитывая все это, стану рассыпаться в благодарностях?
— Нет, не ожидаю… — согласился он, глядя в сверкавшие от гнева зеленые глаза.
— Хорошо! — фыркнула Элин.
Она сказала все, что хотела, и встала с кресла.
