Конечно, кипела Элин, он не оставит без комментариев тот факт, что на свете есть женщины, которые не кинутся ему на шею в ответ на его поцелуй. И итальянец не промолчал. Качнувшись на пятках и одарив ее насмешливым взглядом, он начал:
— Расслабься, девственница-ледышка, я…
Но Элин, взволнованная, поспешно и резко — слишком поспешно, как она поняла потом, — вскинула на него удивленные слова:
— Почему вы так решили?
— Я… — Он запнулся, и насмешка у него на лице сменилась любопытством. — А разве нет?
Элин быстро взяла себя в руки и, отойдя еще на шаг, надменно вскинула голову.
— Это не ваше дело!
Если она думала, что высокомерный тон поставит его на место, то имела случай убедиться в своей ошибке. Потому что с еще большим любопытством во взгляде он издал краткое восклицание на итальянском и, никак не отреагировав на ее надменность, добавил по-английски:
— Девственница и есть.
— Есть так есть! — парировала она. И, прежде чем он смог ответить новой насмешкой, заключила: — Большое спасибо, что встретили в аэропорту. — Глядя прямо в его безмятежное, улыбавшееся лицо, она добавила: — Но поскольку вы хотите, чтобы завтра к девяти я была в офисе, то я хотела бы сейчас распаковать вещи.
Выражение его лица изменилось на откровенную ухмылку, которая еще больше не понравилась Элин.
— Значит, вы выпроваживаете меня из принадлежащих мне апартаментов?
— Спокойной ночи, мистер Дзапелли, — твердо сказала она.
— О, спокойной ночи, мисс Толбот, — ухмыльнулся он, — спокойной ночи. — И, вняв ее более чем прозрачному намеку, удалился.
Свинья! Бабник! Элин кипела от возмущения, хотя, едва за ним закрылась дверь, почувствовала себя очень одинокой. Перейдя из гостиной в не менее шикарную спальню, Элин подумала, что в этом чувстве нет ничего удивительного. В конце концов, она одна в Италии, в чужой стране, спустя всего лишь несколько часов после того, как была в Англии, дома, где всегда нашлось бы с кем перекинуться словом.
Ей ничего не оставалось, как швырнуть чемодан на кровать и заняться распаковыванием вещей, пока Макс Дзапелли снова не проник в ее мысли. Проклятье, но он просто не выходит у нее из головы! Чертов ловелас! Погоня за юбками — смысл его жизни!
Но с другой стороны, не говорил ли он ей сам, что не заводит романов с подчиненными? Хотя разве он пытался завести с ней роман? А как же назвать то, что он расцеловал ее в обе щеки, — ведь они даже не друзья!
Когда Элин, наконец, легла спать, она должна была признать, что пребывает в полном замешательстве. Ей вовсе не до ловеласов… не до пылких Ромео. И однако же она в Вероне, буквально на земле шекспировского Ромео. Она убеждала себя, что ненавидит Макса Дзапелли, но почему-то ее смущало то, что приходилось себя убеждать… Закрывая глаза с твердым намерением немедленно заснуть, Элин все еще гадала: заигрывал ли он, целуя ее, или просто держался как безупречно вежливый итальянец?
