Два ясных примера очень общего характера из нашей собственной эпохи, из такой области, которую рабочий повседневно наблюдает собственными глазами, показывают, в какой мере нравы изменяются благодаря переменам в производственных отношениях.
Прежде нравы были таковы, что рабочему классу не подобало помышлять об общественных делах. Рабочие не только были лишены всякой возможности оказывать влияние на правительство: даже и мысль их не обращалась к этим делам. Их внимание пробуждалось только в эпохи большой напряженности, во время войны с заграницей или борьбы между государями, князьями, дворянством, духовенством и буржуазией; тогда всякий старался привлечь рабочих на свою сторону; тогда бывали моменты, когда рабочие чувствовали, что на карту поставлены и их интересы; тогда они принимали участие в борьбе или позволяли себя использовать. Но здесь не могло быть и речи о постоянном участии в политической жизни.
Теперь все это совсем по–другому. Теперь не просто многие рабочие принимают участие в политической жизни: в странах, где пролетариат подготовлен социал–демократией, он превратился в класс, принимающий в политике наиболее энергичное участие.
Раньше добрые нравы требовали, чтобы по вечерам рабочий был дома, теперь — и чем дальше, тем больше, — нравы таковы, чтобы рабочий вечером отправлялся в собрание своего профессионального союза, своей партии или пролетарского культурно–просветительного общества.
Эти нравы возникают в силу классового интереса, классовый интерес — вследствие отношений собственности. Кроме указанного, господствующие классы раньше были заинтересованы и в том, чтобы рабочие были бережливы, спокойны, скромны, раболепны и только при совершенно особых поводах занимались политикой. А так как рабочий класс благодаря тогдашней технике был слаб, то ему пришлось допустить, чтобы господствующие классы навязали ему все это. Ему это проповедовали жрецы, лакеи господствующих, школы, а впоследствии и газеты.
Теперь классовые интересы рабочих сделались другими; это изменила техника, в то же время она сделала рабочих достаточно сильными для того, чтобы не подчиняться по–прежнему господам. Благодаря классовым интересам, нравы приобрели теперь иной характер: тот, кто не организован, является теперь глупым, проникнутым апатией, плохим рабочим, а ревностный организатор — хороший рабочий.
Ибо — ведь это всякому ясно, не так ли? — хорошим или плохим кого–нибудь называют в соответствии с нравами.
