– Привет! – снисходительно бросила Кияшко. – Пошли!
И они пошли молча мимо мусорных ящиков, мимо детского сада, мимо корпуса номер девять, и Дюку вдруг показалось, что он так ходит всю жизнь. Где-то в других мирах Маша Архангельская танцует вальс, не касаясь пола. А он, Дюк, качается, как челнок, между Мареевой, как бочка, и Кияшкой, как звездная мышь.
Подошли к пятиэтажке. Дюк представил себе спектакль, который уже подготовлен и отрепетирован, а сейчас будет разыгран. Ему это стало почему-то противно, и он сказал:
– Я тебя здесь подожду.
– Сработает? – подозрительно спросила Кияшко.
– Что сработает? – не понял Дюк.
– Талисман. Его же надо в руках держать.
– Не обязательно. Можно и на расстоянии. До четырех километров.
– Почему до четырех?
– Радиус такой.
– А как ты это делаешь? – заинтересовалась Кияшко.
– Биополе, – объяснил Дюк.
– И чего?
– Надо чувствовать. Словами не объяснишь, – выкрутился Дюк.
– А ты попробуй, – настаивала Кияшко.
– Ну… я буду думать о том же, что и ты. Когда двое хотят одного и того же, то их желание раскачивается, как амплитуда, и нахлестывает на Марееву. Как петля. И ей никуда не деться. Мареева начинает хотеть того же, что и мы.
– А она меня не выгонит?
– Иди уже, – попросил Дюк. – Не торгуйся.
Кияшко начинала его раздражать, как раздражают одалживающие и неблагодарные люди. Во-вторых, он торопился: через пятнадцать минут начиналась следующая серия детектива, и он хотел успеть к началу.
Кияшко наконец ушла. И пропала. Ее не было ровно два часа. Дюк промерз, как свежемороженый овощ в целлофане. Его куртка на синтетическом меху имела особенность, вернее, две особенности: в теплую погоду в ней было душно, а в мороз нестерпимо, стеклянно-холодно.
Он стучал сначала ногой об ногу. Потом рукой об руку. Оставалось только головой об стену. Можно, конечно, было плюнуть и уйти, но его не пускало тщеславие. Мало ли чего не терпят люди во имя тщеславия! Тщетной славы. Это только потом, с возрастом, начинаешь понимать тщету. А в пятнадцать лет за славу можно отдать все – и здоровье, и честь. И даже жизнь.
Наконец Кияшко появилась с пластинкой под мышкой и сказала:
– А мы кино смотрели. Потом чай пили. – Помолчала и добавила: – А я думала, ты ушел давно…
– А пластинку тебе отдали? – спросил Дюк, хотя Кияшко держала ее под мышкой и не увидеть было невозможно.
– Сразу отдала, – поразилась Кияшко. – Я даже рта не успела раскрыть. Эта Ленка… я только сейчас поняла, как мне ее не хватало…
