«Малыш» — самостоятельное литературное явление. Быть может, прорыв, первый шаг. Пусть небольшой, но именно тот, с которого МОГЛА БЫ начаться дорога длиною не в одну тысячу ли… Вот только жить бы нам в менее странные времена…
* * *
«…Очень холодный, очень неподвижный, очень цельный… как вломился он в этот плоский беззащитный берег сто тысяч лет назад, так и намеревается проторчать здесь еще сто тысяч лет».
Айсберг — символ не только Ковчега, но и Космоса, и мироздания вообще — по отношению к разуму. Вселенная нас не замечает.«…Прозрачная, как вакуум, взводящая все нервы, — тишина огромного, совершенно пустого мира. Я затравленно огляделся…» Еще бы. Человеку такое, конечно, не нравится, он ведь не природа, он не терпит пустоты. Отсюда и отношение к океану Ковчега: противоестественно мертвый. А как же! Мы ведь воображаем, будто нам виднее, что естественно, а что — нет. Пугает нас и Космос — мертвый и равнодушный, и Лес — живой и не менее равнодушный, и Эксперимент — вообще непонятный, но все равно равнодушный. Не говоря уже о «щупальцах будущего»… Словом — всё объективное. Вот мы и принимаемся спасать мироздание от пустоты и бессмысленности. Религией — приписывая миру смысл; фантастикой — продлевая и расширяя ареал существования разума; наукой — находя во Вселенной если не смысл, то хотя бы логику. И делаем мы это с начала времен. Ведь в пустом океане и вправду недолго со страху потонуть… Правда, Вселенная не слишком интересуется всем этим антропоморфизмом. Даже если она вовсе не так пуста, как показалось на первый взгляд — взгляд человека.
Особенно неприемлема холодная объективность мироздания для женщины. Увиденное на Ковчеге настолько далеко от всего «естественного» (то есть привычного), что такой мир женская душа попросту отторгает. Майка не приемлет Ковчег так же, как Ангелина — Лес. Ибо они — женщины, хранительницы традиций. В этом же смысле для Майки вне ее морали оказывается тот, кем она заочно так восхищалась, — Геннадий Комов. СЛИШКОМ умен, СЛИШКОМ проницателен. И, главное, СЛИШКОМ объективен — вне эмоций, вне привычного «хорошо-плохо»… Как Камилл для обитателей Радуги. «Не понимаю я его. И вообще он мне не нравится! В жизни больше никогда с ним работать не буду!» Что ж, сказано честно и точно.
Но это все — и боязнь пустоты, и прочая ксенофобия — всего лишь второй план. Главная тема книги иная. Здесь, на Ковчеге, как бы случайно смоделированы идеальные условия для практического воплощения Великой Теории Воспитания. (Нечто аналогичное проделано и в «Гадких лебедях», но — сознательно.) Итак, эксперимент по педагогике. Этап первый. Маугли.
