После мая наступал сенокос: косили лужайку и бурьян. Не было Некрасова для описания, как косил Сергеев. Пару раз он чуть не перерезал себе ноги, так и не научился и дожил до газонокосилки, слава Богу, не став инвалидом.
К вечеру все садились за стол, начиналась трапеза и разговоры, как сохнет в этом году клубника, с кабачками тоже ерунда, надо шифер положить новый. Сергеев после нечеловеческого напряжения ложился спать и падал в сон, как в армии после наряда, но в четыре утра его ласково теребил тесть и приказывал вставать на рыбалку.
В четыре утра Сергеев мог встать, только если пожар уже захватил занавески, а так просто, в выходной после плуга – только по неопытности. Он встал раз, потом второй, в третий раз сказал тогдашней жене:
– Пусть папа позовет на охоту, я его убью, и все закончится.
Жена поверила и сказала папе:
– Не трогай его.
Тесть надулся, но не лопнул, стал ждать, когда подрастет внук, чтобы ему передать свое мастерство Чингачгука, Вильгельма Телля и пахаря-одиночки.
«Удивительное дело, – говорил себе Сергеев, собираясь на дачу, – откуда эта тяга причинять себе страдания жуткой дорогой, чтобы потом нажраться до отвала и заснуть под трели соловьев и потом еще на следующий день есть, есть и есть и спать до дурноты, а потом опять ехать часами вместе с такими же баранами и начисто в такой дороге растерять все накопленное за два выходных здоровье…»
В третьем браке, после отъезда второй жены на историческую родину, на даче работать стало не надо, нашлись на просторах бывшей Родины те, кому еще хуже. И нанялись они к тем, что в момент стали господами.
Эти господа на веранде после ужина, как плантаторы на юге Америки, обсуждают достоинства хохлов перед киргизами, что узбеки более спокойны, а таджики старательнее, но менее чистоплотны.
Откуда все взялось? Сергеев не мог видеть на своем участке доцента из Душанбе, целый день снующего по участку с косилкой, лопатой и тяпкой. Его жена, преподаватель химии, подавала еду, убирала и боялась Сергеева больше, чем участкового. Она, не поднимая глаз, шуршала по дому и молила Бога, чтобы господин Сергеев не разгневался и не выгнал на улицу. Сергеев все понимал, чужие люди в доме раздражали, и он не хотел видеть их, есть их плов и самсу, радоваться ландшафту, вылизанному руками доцента. Они смущали его своей покорностью, он не мог этого видеть, было неловко.
Он знал, что не виноват в их в судьбе (газ и нефть могли ударить и в другом месте), сам видел русских в этой роли в разных странах, но так и не привык, по советской привычке, видеть в доме слуг, а старший сын и невестка смотрели на это нормально, как будто так у них было всегда, и собирались даже взять для внучки филиппинку – для хорошего английского.
